Рикошет
Шрифт:
Уф, лучше я буду держаться подальше от ванны.
Ничего не имела против маленьких ванн, но перед большими у меня был огромный страх утопления — слабость, которая всегда удерживала меня подальше от больших емкостей с водой. Однажды Майкл связал мне руки и ноги и наполнил ванну водой до подбородка. Задыхаясь, я отключилась, почти утопившись, и он понял, что использование этой слабости не стоило потери его игрушки. Был еще один случай, когда после моей попытки побега, он связал меня по рукам и ногам и погрузил в воду. Я содрогнулась от воспоминания.
Ванная комната
Ник вытащил из узенького шкафчика полотенце и мочалку — обычные вещи, по которым я соскучилась за прошедшие дни.
Не сказав ни слова, он покинул комнату, закрыв за собой дверь. Мне не нравилась поспешность и скрытая резкость с его стороны. Постоянный поток напряжения, говорящий мне держать дистанцию. Быть проигнорированной Майклом было даром свыше, но с Ником это ощущалось, как наказание. Только я не сделала ничего плохого. Моя интуиция подсказывала мне, что его что-то тревожило.
Его взгляд на меня изменился, пристальности в нем стало больше, словно он изучал меня при каждой выпавшей возможности. Его глаза заставляли меня чувствовать себя, словно под микроскопом, экспериментом, который для него пошел не так. Наверное, мои шрамы вызвали у него сколько же отвращения, сколько вызывают у меня.
Впервые за три дня я стояла перед зеркалом. Боже милостивый. Как бы сильно мне ни хотелось закричать, я не смогла удержаться от смеха. В своем порванном платье, со спутанными волосами и жирным лицом я выглядела в точности, как женщина из Каменного века.
Я расстегнула платье, но придержала его на мгновение у груди. Что, если у него здесь камеры? Хотя, не все ли равно мне было? Если парень хотел изнасиловать меня, у него было множество возможностей. Мои шрамы не оттолкнули бы настоящего насильника — мне ли не знать, ведь Майкла они не пугали.
Даже с этим я не решалась отпустить платье. Не из-за страха быть увиденной, а из-за страха перед тем, что увижу я. На открытой коже следов не было — безупречная, как и всегда. Майкл всегда был очень осторожен в том, где оставлял раны. Никогда на «горячих зонах», как он называл их — частях тела, которые будут видны даже в коктейльном платье. Шрам на запястье был единственным исключением, и я часто носила браслеты или другое украшение, скрещивала руки на мероприятиях — правило Майкла. Это был шрам, который нанес не он, что всегда беспокоило его больше, чем риск быть раскрытым.
Тело под одеждой рассказывало гнетущую историю моей жизни.
Я позволила платью упасть и уставилась на шрамы, которые пялились на меня в ответ из зеркала. Два на внутренней части бедер, следы от ожогов на животе, порез на бедре, на который нужно было накладывать швы. Повернувшись спиной к зеркалу, я увидела слово, которое остановило Ника — вырезанное над линией трусиков под многочисленными следами долгих и жестоких ударов плетью. Темные фиолетовые синяки, которые обычно покрывали мои ноги, сейчас пожелтели. Заживали. Интересно, как я буду выглядеть, когда они вообще исчезнут. Майкл всегда оставлял после себя синяки.
Странно, что мой похититель, тот, который клялся убить меня в первую ночь, не оставил на мне ни одного. Слезы наполнили глаза, затуманив зрение, и на короткий миг я не могла видеть ни единого шрама до тех пор, пока они снова не пришли в фокус, так как слезы ручейками стекли по щекам. Я плакала, лишь когда получила первые шрамы. Там, стоя под непрощающим светом, некоторые части меня начинали исцеляться, а моя защита — рушиться.
Если и была одна вещь, которую я выучила в политической игре в масках, это то, когда можно сломаться. Не тогда, когда свет бьет тебе в лицо, или когда самые красивые люди этого города спрашивали меня, какие планы были у моего щедрого мужа. А тогда, когда ты оставался один в темноте.
Я выключила свет. Окно возле унитаза смотрело на душевую кабинку, проливая достаточно света, чтобы видеть, пока я прятала то, что хотела.
Было время, когда я боялась темноты, но после я нашла в ней утешение. Почувствовала себя защищенной ею.
Я включила душ, и через секунды по моему лицу хлынул поток, покрывая мою кожу влагой. Внутри я тихо простонала, когда тепло воды, словно кулаками, било по моему телу. Проклятье, может, я жаждала насилия, потому что, черт возьми, жестокость воды была приятной. Колени грозились сдаться, пока тепло окутывало меня, словно одеялом.
В темноте я могла сломаться и распасться на части, но неважно, что случится, я никогда не позволю человеку по ту сторону двери разрушить меня. Пока поток стегал меня по лицу, смывая грязь и порок, я поклялась перед темнотой:
Я больше никогда не стану чьей-то жертвой.
Глава 24
Ник
Мне не нужно было входить к ней в ванную. Я хотел дать ей немного пространства и времени на себя. Увы, но другого способа, чтобы узнать размер ее одежды, не было.
План был простым — проскользнуть внутрь, проверить размер ее платья, затем выскользнуть обратно — и я намеревался сделать именно так. Темнота в ванной стала неожиданностью, но каким-то образом я понял почему. Мне тоже всегда легче в темноте.
Проскальзывая в узкую щель, я закрыл дверь за собой, надеясь, что благодаря свету от окна она не заметит секундную вспышку.
Ранее я был уродом, и теперь хотел сделать что-то хорошее, но вот я стоял, держа ее платье и пялясь на ее идеальные изгибы через матовое стекло.
Что случилось со всей ненавистью и отвращением к этой женщине, которое я испытывал прежде? С каких пор при взгляде на нее мое тело каменело, жар проносился по венам, пока кровь направлялась прямиком к моему члену?
Где-то за стеклом на ее теле слово «ШЛЮХА» навечно клеймило ее кожу. Это заставило меня посмотреть на нее по-другому, потому что шрам на спине Обри ничем не отличался от того, который я носил на голове. Нанесенный одним и тем же человеком, подпитанный одной и той же ненавистью.