Рилла из Инглсайда
Шрифт:
Около десяти вечера Гертруда взяла телефонную трубку и случайно перехватила чей-то разговор с Картером Флэггом. Она без зазрения совести подслушала и получила то, что пословица обещает всем подслушивающим [112] , — а именно неприятное известие: коалиционное правительство «ничего не добилось» в западных провинциях.
Мы переглянулись в ужасе. Если правительство не сумело добиться победы на Западе, это означало поражение.
— Канада опозорила себя в глазах всего мира, — с горечью сказала Гертруда.
112
«Тот, кто подслушивает, ничего приятного для себя не услышит» — английская пословица.
— Если бы все поступили
После этого мы с Гертрудой совсем лишились покоя. Мы расхаживали по гостиной, пока у нас не заныли ноги, и тогда мы просто вынуждены были снова сесть. Мама вязала, размеренно, не останавливаясь, и притворялась спокойной и невозмутимой… притворялась до того хорошо, что сумела обмануть нас всех, и мы завидовали ей до следующего утра, когда я увидела, как она распускала носок — четыре дюйма, которые связала накануне там, где должна была начать пятку!
Папа пришел домой после полуночи. Остановившись на пороге, он смотрел на нас, а мы на него. Мы не осмеливались спросить его, какие он принес новости. И тут он сказал, что это Лорье «ничего не добился» на Западе и что коалиционное правительство победило значительным большинством. Гертруда захлопала в ладоши. Мне захотелось одновременно и засмеяться, и заплакать; глаза мамы засверкали, словно звезды, совсем как в прежнее время, а у Сюзан вырвался странный звук — что-то среднее между «ах» и «ура».
— Эта новость не слишком утешит кайзера, — сказала она.
Потом мы разошлись по спальням, но были слишком взволнованы, чтобы заснуть. В самом деле, как торжественно сказала сегодня утром Сюзан: «Политика — слишком большое напряжение для женщины».
31 декабря 1917 г.
Прошло наше четвертое военное Рождество. Мы пытаемся собраться с духом, чтобы вынести еще один год такой жизни. Германия одерживала победы почти все прошлое лето. А теперь говорят, что она перебрасывает все свои войска с русского фронта на запад для своего Большого Наступления предстоящей весной. Иногда мне кажется, что мы просто не сможем пережить предстоящую зиму в ожидании этого наступления.
Я получила целую пачку писем из Европы на этой неделе. Ширли теперь тоже на фронте и пишет обо всем так же спокойно и сухо, как писал раньше о футбольных матчах в учительской семинарии. Карл написал, что несколько недель идет дождь и что по вечерам в окопах он всегда вспоминает ту ночь, когда сидел на кладбище, наказывая себя за трусость, которую проявил в истории с призраком Генри Уоррена. В письмах Карла всегда много шуток и забавных описаний. Накануне того дня, когда он писал это письмо, у них была большая охота на крыс — они закалывали их штыками. Он перебил больше всех и получил приз. У него есть ручная крыса, которая его знает и спит по ночам у него в кармане. Крысы не вызывают у Карла такого отвращения, как у некоторых других людей… он всегда дружил со всеми маленькими живыми существами. Он говорит, что изучает повадки окопных крыс и собирается когда-нибудь написать на эту тему трактат, который прославит его имя. Письмо Кена было коротким. Все его письма теперь довольно короткие… и в них не часто проскальзывают те небольшие, милые, неожиданные фразы, которые я так люблю. Иногда я думаю, что он совсем забыл о том вечере, когда приходил сюда попрощаться… и тогда неожиданно нахожу в его письме строчку или слово, которые говорят мне, что он помнит и всегда будет помнить. Например, в сегодняшнем письме не было ничего такого, что не могло бы быть написано любой его знакомой, — ничего, кроме подписи: «твой Кеннет» вместо обычного «искренне твой Кеннет». Опустил он это «искренне» намеренно, или это была просто небрежность? Я пролежала без сна половину ночи, думая об этом. Он теперь капитан. Я рада и горда… и вместе с тем «капитан Форд» звучит так, словно это кто-то очень важный и далекий от меня. Кажется, что Кен и капитан Форд — это два разных человека. Возможно, я практически помолвлена с Кеном — мамино мнение на этот счет служит мне оплотом, — но я не могу быть помолвлена с капитаном Фордом!
А Джем теперь лейтенант… его повысили в звании прямо на фронте. Он прислал мне фотографию, на которой он уже в своей новой военной форме. Он выглядит худым
— Это… мой маленький Джем… малыш нашего Дома Мечты? — вот и все, что она сказала.
Пришло письмо и от Фейт. Она работает в добровольческом медицинском отряде в Англии и пишет обо всем с надеждой и радостью. Я думаю, она почти счастлива: ей удалось повидать Джема во время его последнего отпуска, и она так близко от него, что даже смогла бы приехать к нему, если бы он был ранен. Это так много значит для нее. Ах, если бы я только могла быть там вместе с ней! Но моя работа нужна здесь, дома. Я знаю, Уолтер не хотел бы, чтобы я покинула маму, а я стараюсь «держать слово», данное ему, во всем, вплоть до мелочей повседневной жизни. Уолтер погиб ради Канады — я должна жить ради нее. Об этом он просил меня.
28 января 1918 г.
— Я поставлю мою носимую ураганами душу на якорь британского флота и испеку печенье с отрубями, — сказала сегодня Сюзан, обращаясь к кузине Софии, которая пришла к нам с какой-то наводящей ужас историей о новой и непобедимой подводной лодке, только что спущенной на воду в Германии [113] . Сюзан сейчас не в духе из-за новых призывов экономить продукты. Ее верность коалиционному правительству подвергается жестокому испытанию. Первый удар она перенесла мужественно. Когда пришло распоряжение насчет муки, Сюзан сказала довольно бодро:
113
Речь идет о германских подводных лодках крейсерного типа (U-151), которые первоначально предназначались для доставки сырья и товаров в Германию в условиях британской морской блокады, но после вступления в войну США стали использоваться как боевые корабли в американских территориальных водах.
— Говорят, будто старую собаку новым фокусам не научишь, но я, хоть и стара, научусь печь «военный» хлеб, если это поможет разгромить гуннов.
Но последние предложения пришлись Сюзан «не по нутру». Если бы не папины требования, я думаю, она проигнорировала бы призывы сэра Роберта Бордена.
— Да это прямо как в Библии, миссис докторша, дорогая! Делайте кирпичи без соломы! Как мне печь пирог без масла или без сахара? Это невозможно! Это и пирогом-то не будет! Конечно, можно испечь что-нибудь совсем безвкусное и убитое, миссис докторша, дорогая. Но нам даже нельзя замаскировать то, что получится, чуточкой глазури! Подумать только! До чего я дожила! Правительство, сидящее в Оттаве, является в моюкухню и вводит для меня нормирование продуктов!
Сюзан отдала бы последнюю каплю крови за своего «короля и отечество», но отказаться от ее любимых кулинарных рецептов — это совсем другое и гораздо более серьезное дело.
От Нэн и Ди я тоже получила письма… или скорее записки. Они слишком заняты, чтобы писать письма: приближаются выпускные экзамены. Этой весной они получат дипломы бакалавров гуманитарных наук. Очевидно, я буду единственной «тупицей» в семье. Но почему-то у меня никогда не было желания получить высшее образование, и даже сейчас университет меня не привлекает. Боюсь, я лишена честолюбия. Есть только одноположение, которое я хотела бы занять… и я не знаю, суждено мне это или нет. Если нет… я не хочу никакого другого. Но я не напишу об этом здесь. Думать об этом можно; но было бы, вероятно, бесстыдством — как сказала бы кузина София — об этом писать.
И все же я напишу! Я не позволю условностям и кузине Софии меня запугать! Я хочу быть женой Кеннета Форда! Вот так!
Я только что посмотрела на себя в зеркало и не заметила никаких признаков краски стыда на моем лице. Вероятно, я девица, совершенно не соответствующая классическим нормам.
Сегодня я ходила проведать Понедельника. Суставы у него совсем одеревенели, но, когда я пришла, он, как всегда, сидел, ожидая поезда. Он похлопал хвостом по платформе и умоляюще взглянул мне в глаза. «Когда приедет Джем?» — казалось, спросил он. Ох, Понедельник, нет ответа на этот вопрос, как нет ответа на другой, который мы все постоянно задаем: «Что случится, когда Германия нанесет новый удар на Западном фронте… один, мощный, последний победный удар!»