Рим, папы и призраки
Шрифт:
Медленно, но уверенно этот самый враг уже начинал губить союзническую армию. Наконец последний, сохранивший решимость человек в этом войске, а именно адмирал Солово, взял на себя командование артиллерией.
— Видите тот обелиск, на который я указываю?
— За шеренгами венецианцев… окруженный толпой? Серая штуковина возле офицерских латрин? [65] — проверил пушкарь. — Да, вижу.
— Пусть стреляют только по ней, пока не уничтожат, — приказал Солово. За это тебя ждет куча золота, понял.
65
отхожие
— Я не нуждаюсь в подкупе, — бросив холодный взгляд, ответил артиллерист. — Я горжусь своей работой. Этот коробка умер: смотри!
Сия близорукая тупость вдохнула в адмирала уверенность, и вскоре ровным и грозным голосом — почти Господним — заговорили пушки.
Солово обратился к своим уцелевшим коллегам:
— Обелиск, о котором я говорил, оставил сию «юдоль слез». Наше войско сейчас вновь обретет уверенность, и венецианцы побегут. Вы отправитесь к останкам обелиска и доставите ко мне пленников — тех, кто окажется возле него.
Когда Нума Дроз и его шотландцы возвратились с пленниками, смущенный швейцарец виновато прятал глаза.
— В общем так, — сказал он, не глядя на адмирала. — Мы могли бы вернуться скорее, но я остановился, чтобы взять несколько голов. — В руке его был мешок, снизу потемневший от влаги. — Все эти бегущие люди… слишком большой соблазн. Пусть за опоздание с моей доли снимут четверть. Я настаиваю.
Солово это было безразлично: счета оплачивал папа Юлий. Он даже не стал реагировать на признание, занятый изучением пленников в поисках полезной информации, однако запомнил на будущее — в качестве оружия против швейцарца.
Пленников оказалось с дюжину, некоторые были слегка помяты при транспортировке, но еще сохраняли товарный вид; все от головы до ног были облачены в серое. Одного выделял более блеклый цвет его одеяния. Однако во всем прочем это было братство, единое даже в поражении, и уцелевшие яростно жгли глазами Солово.
— Мне кажется, я знаю вас, — проговорил адмирал дружелюбным голосом, обращаясь к человеку в более светлой одежде.
— Убийца! — плюнул в ответ человек в сером.
— А зная вас, — продолжал невозмутимый Солово, — подозреваю, что знаю все. Приношу свои извинения за напрасную трату сил, мастер Дроз. И еще окажите мне любезность, убейте всех остальных. Похоже, они — люди посторонние.
Этот процесс, пожалуй, отчасти образумил избранника Солово. С расширившимися глазами он бросился от своих компаньонов, когда к нему приблизились Дроз и шотландцы.
— Мне весьма жаль, — объяснил ему адмирал, — однако я получил четкие инструкции: «истребить со всеми ветвями и корнями», так было мне сказано, и так должно быть.
— Вы не понимаете, что разрушаете! — проговорил уцелевший… наполовину в гневе, наполовину пытаясь задобрить.
— Напротив, мастер Пачоли: [66] знаю, и даже чересчур хорошо, — ответил Солово, но если это сможет вас утешить, считайте, что я ничего не уничтожил, а просто отсрочил. Кстати, хотя я не имел возможности по-настоящему восхититься вашей замечательной книгой, я сумел оценить мощь и силу заключенной в ней мысли, как и иллюстрации да Винчи.
66
Лука Пачоли (ок. 1445 — позже 1509) итальянский математик
Невзирая на обстоятельства и груды тел вокруг, Лука Пачоли, автор «Summa de Arithmetica»[ 67] (Венеция, 1494),
— В ней — начало великого! — взволнованно произнес он. — Она послужила причиной моего избрания. И все будет продолжаться, еще не слишком поздно! Несмотря на то что вы сделали, мы еще можем одолеть вас.
Адмирал Солово улыбкой выразил свою благодарность.
67
«Сумма арифметики» (лат.)
— Увы, этот шербет не для меня, — вежливо объяснил он. — Видите ли, я имею особую склонность оказываться на выигравшей стороне, а для вас время… проповедей еще не настало. Без сомнения, оно еще впереди, но сегодняшние наши труды надолго отбросят вас назад… пока я благополучно не превращусь в пыль.
— Этого не может быть! — ответил Пачоли, ставший более спокойным и рациональным, когда вопли вокруг утихли. — Логика на нашей стороне.
— Союзник строгий и достойный всяческой похвалы, — согласился Солово, и, таким образом, не отвечающий духу нашего времени. Кстати, кто это избрал вас? И как он себя называет?
— Это просто дух, как ты говоришь, — промолвил Пачоли со всем пылом истинного идолопоклонника, — но не сего неопрятного, неуправляемого века. Дух, что обратился ко мне, предрекал славные времена! История закончится, когда человек станет рационально разговаривать с другим человеком — и только о необходимом, о серьезном и осязаемом. Жизнь станет рассудочной, предсказуемой и…
— Да, да и да, только избавьте меня от остального, — перебил его адмирал. — Имя, друг мой, если вы не против?
— Он называл себя Te Deum, [68]– ответил Пачоли, вновь потеряв уверенность. Я не претендую на понимание — быть может, обыгрывается какая-нибудь латынь или церковная служба. Однако, учитывая все, что он обещал всему человечеству, я ощутил, что для начала эту кроху иррационального можно и опустить.
— В самом деле, — щедро согласился Солово.
— Я был избранным пророком его, и он назвал меня своими вратами. Моя скромная книга послужила призывом, приглашением в наш мир — так мне говорил он и сулил соответствующее благословение. Я был почтен точными инструкциями, по которым соорудил для него обиталище — его ковчег, как сделал Моисей у евреев для старого, ныне превзойденного духа Иеговы.
68
Тедеум (от лат. «Te Deum laudamus» — «Тебя, Бога, хвалим») — песнопение в рамках христианского богослужения, благодарственная молитва
Нума Дроз и его солдаты — преданные христиане, насколько это позволяла профессия, — при подобном богохульстве обнаружили признаки неодобрения. Адмирал Солово жестом велел им молчать.
— Тот серый обелиск с ящичками, насколько я понимаю? — спросил адмирал.
— Нам было велено звать его Картотекой, — подтвердил Пачоли. — Там должен был обитать дух. Дож, вдохновленный посетившим меня видением, не щадил усилий, сооружая его, но Te Deum выдвигал умеренные требования серый листовой металл, светло-коричневые ящички… Смиренная обитель для столь универсального благодетеля.