Рим, папы и призраки
Шрифт:
Адмирал услыхал, как охнул равви Мегиллах, и понял, что не один оказался между мирами. Однако поскольку его спутник по профессии и рождению принадлежал к жертвам, особого облегчения общество это сейчас ему не принесло.
Вдруг из глубин кладки навстречу им с невероятной силой устремились голова и торс. Камень вздувался, напрягался, и на нем проступило лицо мужчины. Он завизжал, и глаза его были полны ужаса.
К первому аналогичным образом присоединились второй и третий, словно бы их проталкивали сквозь проницаемую мембрану. Они отчаянно напрягались, стараясь высвободиться, при этом жутко завывали, но дальше выбраться не могли.
Потом,
— Я — Тит, — представился он и чуть отодвинулся в глубины арки.
— Я — Веспасиан, [81]– произнес второй, отступая подобным же образом.
— Я — Иосиф, [82]– сказал третий, и двое первых вернулись.
— Мы горим! — завопили они хором. — Мы страдаем! Мы страдаем в аду!
81
римский император (с 69 по 79 г.); сын его Тит разрушил Иерусалим (70 г.)
82
Иосиф Флавий (37 — после 100) — древнееврейский историк; изменил восставшим и сдался римлянам во время Иудейской войны
— За то, что я натворил! — выступил соло император Тит.
— За то, что я брал город штурмом! — добавил его предшественник Веспасиан.
— За то, что я написал об этом! — промолвил историк и отступник Иосиф.
— Помоги нам! Спаси нас! Мы горим! — Хор возобновился, и они отчаянными жестами принялись указывать на одну часть теперь уже подвижного фриза.
Адмирал Солово поглядел в том направлении.
— Они тянутся к меноре, — заметил он, обращаясь к потрясенному Мегиллаху.
— Пора! — взвыл Тит явно от непереносимой боли.
— Верни ее! — охнул Веспасиан.
— Порааааа! — согласился Иосиф, и остальные присоединились к его воплю.
Трое, внезапно охваченные возобновившейся паникой, напрягались еще больше, но без успеха. Невзирая на все старания, они не могли высвободить руки или голову или хотя бы на дюйм пододвинуться к крошечному гравированному символу своих стремлений. Как и прежде, они как будто услыхали тайный сигнал, в самом скором времени получивший подкрепление.
Из невообразимых глубин арки появились когти и крючья, которые ухватили несчастную троицу, разрывая их плоть и пуская кровь. Медленно и неотвратимо, несмотря на отчаянное сопротивление, они двинулись в обратную сторону, пока, наконец, не исчезли из виду. Каменная поверхность сомкнулась, исторгнув прощальное рыдание из чьего-то рта, и вновь настал покой. Странная жизнь оставила арку.
— Чепуха! Вздор! — проговорил поблизости голос, позволив Солово выйти из задумчивости, а также отметить, что он вернулся в знакомый мир.
— Необходимо ваше присутствие, — повторил тот же голос. — Я скажу это еще раз, а потом перейду к силе.
Адмирал узнал интонацию и, установив по ней владельца, сумел перестроить свои мысли в нужном порядке.
— Мастер Дроз? — промолвил он, обращаясь к гиганту-швейцарцу. — Как вы себя чувствуете?
— Взволнован, — ответил швейцарец, — но неумолим. Почему вы не слушаете меня, достопочтенный
— Я глубоко погрузился в мысли, Дроз; размышлял над реакцией мудреца на любопытные вести.
— Ну, этот вопрос я могу решить за вас, адмирал: он реагирует на них немедленно, в особенности когда я их доставил. А что случилось с этим евреем?
— Подозреваю, что он тоже задумался глубоко.
— Мог бы хоть поздороваться. Из всех этих размышлений ничего хорошего не выйдет, вот увидите. Потому-то Господь и даровал нам инстинкты, дабы избавить от рабства в оковах склонного к ошибкам рассудка.
Солово если что и ценил, так это собственные стоические убеждения.
— Предлагаю сделку, мастер швейцарец, — торопливо сказал он. — Я исполню ваши конкретные пожелания во всех подробностях, а вы в свой черед избавите меня от вашей натурфилософии. Ну как?
— По рукам, адмирал… хотя вы лишаете меня возможности сделать вам справедливый упрек за обращение с моим сержантом в этом кабаке. Вот уж не ждал. И это от человека, которого я считаю своим другом!
Оба расхохотались: швейцарец — бычьим ревом и адмирал — сухим удивленным кашлем, отмечая абсурдность возможной дружбы между ними. Потом Солово позволил Нуме Дрозу идти впереди, оставив равви Мегиллаха в глубоком потрясении перед утихшей аркой.
— Не дуйтесь, мастер Дроз, — утешая, сказал Адмирал. — Жизнь полна разочарований. Однако не исключено, что сегодня вы провожаете меня от одного предзнаменования к другому.
— Адмирал, — промолвил Лев X, [83] верховный (по всеобщему мнению) представитель Христа на Земле, — вы заставили нас ждать!
Солово парировал требование объяснения, истолковав фразу как простую констатацию факта… тем самым расстроив придворных, священников и гвардейцев, предвкушавших его посрамление. Им следовало бы знать, что папский следователь — скверная мишень для чьего бы то ни было остроумия.
83
римский папа с 1513 г.; отлучил от церкви М.Лютера (1520 г.)
— Если ждать долго, дождешься всего, — вежливо ответил адмирал, выбирая одну из наиболее истертых фраз из своей обширной коллекции клише.
— Но не настолько долго, черт побери! — взревел папа. — Ах! Садитесь же, каприйский… адмирал.
Солово постарался не заметить оскорбительного жеста большого пальца папы, отмечая попутно, как мало осталось от Джованни Медичи, «Золотого флорентийца», сына Лоренцо Великолепного и приятеля юных лет Микеланджело. Жизнь превратила его в Льва X, в котором, по строгому суждению адмирала, аппетит был сильнее рассудка; и даже сейчас постоянный блеск жира на подбородке напоминал об этом.
Лев выглядел нездоровым, и раздражительность его била ключом из более глубоких источников. Эффект оказался настолько глубоким, что Солово, умеренно припав к иссякающему в его душе источнику человеческой симпатии, почувствовал жалость к своему господину.
— Если бы у меня был еще хоть кто-нибудь, наделенный головой, на которую можно положиться, — проговорил папа, одновременно с воинственным пылом метнув фигу в сторону своих советников, отшатнувшихся от нее, как от пушечного ядра, — кто-то с лучшим слухом и более покорными ногами… тогда бы я мог вздохнуть. А так приходится обходиться вами, ад-ми-рал.