Рим, папы и призраки
Шрифт:
— Ну что могли мы сказать, адмирал? — спросил уэльский фемист. — Ваше имя слышалось на каждом заседании Совета, и хвалы становились все пышнее.
Солово приглядывался к далекой активности в собственной вилле и вокруг нее и думал о том, как чудесно наконец освободиться от всех забот.
— Неужели и впрямь? — осведомился он, впрочем, без особого интереса. Разве вы не располагали мириадами агентов, подтачивавших устои?
— Но никто не был столь достославно отмечен успехом и судьбой, ответил фемист. — Вы вносили свой вклад в Книгу с монотонной регулярностью и, как мы видели, в точности соответствовали предсказуемой роли, занимая то место в истории, которое мы отводили своим людям. Один из членов Совета сообщил мне, что такого точного выполнения Священного
— На мой взгляд, — промолвил Солово, — сравнение не вполне лестное.
— У каждого своя роль, — пояснил уэльсец. — Мы не всегда одобряем предсказания, но что написано, то написано, и этого не обойдешь. Вам же, однако, мы могли аплодировать. Вы оправдали нашу терпимость и долготерпение в отношении вас.
— Вы так полагаете? — проговорил адмирал, следя за скольжением крохотной рыбацкой лодчонки по искристым водам внизу. Он позавидовал короткой и примитивной жизни рыбака.
— Без сомнения, — ответил фемист, удивляясь тому, что может быть столь интересного в дурацком сооружении из досок и веревок, когда речь идет об изменении судеб мира. — Увидев, как необходимо, чтобы именно вы вдохновили Томаса Кромвеля. Мы с трепетом осознали, как выполняются слова Плифона такими незначительными средствами — это я про цветы и клейменый зад! Только представьте себе, как эти ничтожные вещи проворачивают, усиливаясь рычагами и шестеренками власти и положения, могучие колеса истории!
— Вы бы скоро устали от шума, оказавшись столь близко к этой машине, как я, — остерег Солово. — Зубцы проскальзывают и трутся, харкая кровью. А из того, что они извергают, вы лепите историю.
— Так было всегда, — невозмутимо ответил фемист. — Но прошу вас, не думайте, что мы настолько грубы и поверхностны, чтобы интересоваться лишь видимыми событиями. Истинно, нам нужно, чтобы Кромвель-катализатор изгнал Церковь и молитвенные дома со своей родной земли, но это не все. Предсказания, антипапское законодательство, вынужденный развод, мученики и создание новой протестантской супердержавы — всего лишь следствия. Неужели вы полагаете, что мы простираем свою руку только для того, чтобы создать… Англиканскую церковь?
— Наверное, нет, — Солово старался подбодрить собеседника. — Какое удовольствие видеть, как рождается урод?
— Именно так, адмирал. Дело в том, что Кромвель, наше общее крохотное создание, преуспеет сверх наших самых диких ожиданий. Но есть и другие, кто может послужить нашим желаниям. Нет, цель всего предприятия разрушить весь образ жизни, жизненно важную систему социальной поддержки для слабых и нуждающихся, как и идеологические центры сопротивления нам. Мы хотим выбить опору, обрушить все здание, чтобы кто-то иной воздвиг новое на его месте. Мы задумали обеспечить могучей поддержкой класс захвативших землю, светскую и национальную буржуазию. Продав им обширные монастырские земли, — как он это сделает, — ваш Пузан VIII Английский подпишет смертный приговор всему, что ему близко. Есть некая красота в том, как действует эта социальная алгебра.
— С Лютером то же самое, только почерк крупнее, — вставил Солово.
— Именно, — улыбнулся фемист. — А в качестве побочного продукта резня, перемены, цинизм дискредитируют религию в глазах масс — точнейший замысел и элегантный.
— Как и ожидалось, — безразличным тоном ответил Солово. — Громовые раскаты Реформации уже улавливались даже моим собственным слухом.
— Сомневаюсь, адмирал, — возразил фемист. — Нужны личности, люди, действующие по собственной воле, чтобы превратить эти «раскаты» в истинный гром и молнию. Чтобы расцвести, Реформация нуждается в садовнике. То, что вы — и мы с вами — вызывали к жизни, будет расти и переменит Европу, а с нею и весь мир. Действие этой пьесы занимает две полные страницы Книги. И всю следующую половину тысячелетия мы будем следить за тем, чтобы она была сыграна.
— А я хорошо заработал на ней, — задумчиво промолвил Солово. Принадлежавшие лично Браччолини [76] экземпляры «О природе вещей» Лукреция и «Бесед» Эпиктета. Истинные находки!
— Чтобы получить их, нам пришлось отправить наследника-флорентийца в плавание под Мостом Вздохов, [77]– согласился фемист. Он не пожелал расставаться с книгами за деньги.
— Они, безусловно, заинтриговали меня, примерно на месяц, — сказал Солово, отмечая тем свое согласие с методом приобретения. — Лукрециевские излияния — вещь скандальная. А эпикурейство — прямая антитеза стоицизму.
76
Поджио Браччолини (1380–1459), знаменитый флорентийский латинист и «открыватель» утерянных классических текстов
77
расположен в Венеции
— В нашем мире должно найтись место для обоих верований, адмирал, заметил фемист в либеральной манере. — И говоря это, я помню, что именно вас должны мы благодарить за мир, который нас теперь ожидает… Пророчества сфокусировались и слились, все сошлось в единый центр — и им были вы.
— Простая случайность, — ответил Солово.
— Все предсказано, — возразил фемист. — Из-за вас собрался Великий совет. Всего второй раз за всю историю… предыдущий рассматривал обращение императора Константина. [78]
78
предположительно император Константин I Великий (274?-337), объявивший христианство государственной религией Римской империи
— Это не тот ли Совет, — поинтересовался адмирал, — который состоялся шесть лет назад?
— Правильно, в Дамасской Касбе — вдали от глаз любопытных… монотеистов.
— А мне показалось, что ряды представителей высшего общества поредели, — промолвил Солово, даже на этом этапе жизни радуясь тому, что его безумное предположение подтвердилось. — Я велел Ватиканской службе безопасности проверить.
— Я знаю… вы старый негодяй.
— Но так ничего и не выяснил.
— Мы рассчитывали на это, адмирал. Это было одно из самых существенных мероприятий — не из тех, которые предпринимают с легкой душой. Наши лучшие и мудрейшие головы, потратившие всю жизнь на анализ Книги, не могли предвидеть развития надвигавшегося кризиса. Мы боялись. Наши планы или вдруг состоятся, или лопнут. Некоторые даже предполагали, что близок день освобождения богов.
— Нет, — улыбнулся Солово, — речь шла не о подобных мелочах. Божки благополучно томятся под спудом. Я и сам их видел не так уж давно.
Задетый столь богохульным легкомыслием, фемист продолжил более холодным тоном.
— Дело оказалось действительно более значительным, если подобное вообще возможно. Это был день, тот самый день, ради которого вы были рождены. Мы — а с нами и все творение, — затаив дыхание, ожидали вашего милосердного приговора.
Адмирал Солово поглядел на все еще живой, продолжающий существование мир, на свой дом и детей, на птиц и море… и припомнил знаки только что явившегося Апокалипсиса. «Интересно, — подумал он вслух, — а правильное ли решение я принял?»
Год 1520. СВЕТ ГОЯМ (И ОТ НИХ): я решаю судьбу Вселенной и становлюсь владыкой острова Капри
— Часы заведены, — проговорил щеголеватый молодой денди с улыбкой. Необходимо ваше присутствие.
— Прошу прощения? — отозвался адмирал, возмущенный подобным нарушением его уединения, и где — в придорожном кабачке. Но денди уже исчез… самым неестественным образом растворившись в небытии.
— Огни разожжены и горят высоко, — добавил темноволосый, сластолюбивого вида купец от ближнего стола. — Дела уже бурлят. Необходимо ваше присутствие.