Рим, папы и призраки
Шрифт:
— Не знаю, — ответил монах, морща чело. — Видите ли вы то, что вижу я?
Солово и Нума Дроз послушно повернулись, но ничего неподобающего не увидели. Лютер повернулся к ним в некотором возбуждении — не совсем невинного происхождения, по мнению адмирала.
— Я только что видел мужчин, открыто совокупляющихся с женщинами легкого поведения, — возмутился монах. — Поглядите! Вот они. Их следует выпороть!
— Ну, — добродушно заметил Дроз, — это сделать несложно, хотя и будет кое-чего стоить!
— Нет, нет и нет! — сказал монах. — Я имею в виду это открытое… общение,
— Этим путем и вы попали сюда! — произнес невозмутимый Солово.
— Вы хотите сказать, что моя мать… — взревел Лютер, вскакивая на ноги.
— Мое замечание касалось лишь механики этого акта, а не ваших предков. Вы слишком нетерпимы к требованиям человеческой природы в городе, где достопочтенные люди стремятся жениться попозже.
— Я смертельно поражен вашими словами, — ответил Лютер, сотрясаясь от негодования, и снова сел.
— Похоже, у меня необычайные способности к этому, — заявил адмирал.
— Итак, вы допускаете, что… — перебил его монах, — еще ощущая вкус облатки во рту…
— Нет, — проговорил Солово раздражительным тоном, давая понять, что не желает присоединиться к подобной волне эмоций. — Я не допускаю того, что вы думаете, однако и в противном случае было бы немного позора. Дело всего лишь в том, что в своих вкусах я более сдержан.
— И целеустремлен, — добавил откровенный Нума.
— Я имел в виду, — продолжал адмирал, — одну из своих первых обязанностей на службе его святейшества, когда мне пришлось составлять «общественный реестр». В частности, для этого следовало пересчитать всех шлюх, занимающихся в Риме своим ремеслом; однако по лени своей я сдался, когда семь тысяч охотно назвались этим именем. И это — прошу отметить — в городе, где обитает пятьдесят-шестьдесят тысяч душ. В конце концов, опасаясь оскандалить как его святейшество, так и потомство, я указал в отчете лишь примерно четырнадцать сотен истинных профессионалок. Из этого числа примерно пять сотен составляли чужеземки, для того и привезенные в город. И поскольку было ясно, что ни одна из сих «несчастных» не умирает с голоду, следовало признать, что клиентуры у них хватает. Ну а раз так, грех, столь универсально распространенный, можно и не считать таковым.
Прежде чем Лютер успел указать, что убийство и кражи практикуются не с меньшим размахом (но это их вовсе не оправдывает), адмирал дал знак Нуме Дрозу приступить к своей роли. Отточенное взаимодействие поймало монаха врасплох.
— В любом случае, — начал Дроз-проповедник, — я слыхал такую теорию. Целью полового акта является размножение, правильно?
— Да, — с опаской согласился Лютер. — Так учит Церковь, основываясь на естественном законе.
— Итак, половой акт рождает плод, и всякое оплодотворение сексуально. Тогда выходит, — торжествующе промолвил Дроз, радуясь, что запомнил все как надо, — что всякий акт, исключающий зачатие, не является сексуальным. Если ты прибегаешь к предосторожностям или к методике, которую предлагают наиболее бойкие дамочки, тут никаких детей быть не может, а потому этот акт не половой, а стало быть, и не греховный. Понял?
— Э… — ответил Лютер, жутко хмурясь. Солово видел, что монах ох как хотел принять этот радикально пересмотренный естественный закон, но упрямая честность снова и снова возвращала его к дефектам предлагаемого варианта. Однако скоро он сумеет провести через одну из этих дыр запряженную четверкой колесницу. Поэтому адмирал уже подготовил для монаха некоторые предложения, когда — и если — он выберется наружу. Солово не намеревался расходовать впустую результаты скучных часов, потраченных на натаскивание Нумы Дроза к первому в его жизни абстрактному поручению.
К счастью, в тот самый момент, когда все находилось в состоянии равновесия, сказалось влияние истолченных грибов, тайно подмешанных в выпитое Лютером вино. Адмирал просто хотел, чтобы монах держался посвободнее и приветливее, а для того, кто провел два десятилетия в обществе Борджиа, добраться до питья доктора Лютера не представило труда. Шедшая мимо путана привлекла внимание монаха не имеющими предела ногами в золотых чулках; деяние сие было повторено ею трижды… и мир переменился.
Лютер новыми глазами глядел на Солово и Дроза, свежий живой огонек оживлял его узкие глаза.
— Я понимаю вас, — медленно проговорил он. — Никогда не думал об этом подобным образом. Значит, вы можете утверждать, что существенно намерение, а не деяние, так?
— Совершенно верно, — ответил адмирал, не слушая более ничего; его работа была сделана.
— Я хочу сказать, — заторопился Лютер, — что, если был монах, достойный Царства Небесного, так это именно я. Я делал свое дело, расплющил колени в молитве, целыми днями обходился без пива и сосисок, чтобы спасти свою душу.
— И провел всю жизнь без этого розовенького мясца, — снасмешничал Дроз. — Стоит ли удивляться тому, что ты так утомлен ею.
— Ты прав, — согласился монах. — Надеюсь, Господь будет более милостив, чем люди… даже люди могут простить все что угодно. И пока ты веришь…
— Праведник должен жить верой, — вслух промолвил Солово и, захватив внимание химически обработанного разума монаха как раз в нужный момент, этими словами непреднамеренно заложил угловой камень всей новой теологии. Так неведомо для адмирала родилась идея, которая надвое разделит Европу и заставит потрудиться Мрачную Жницу.
— Правильно! — завопил Лютер, подскакивая от волнения. — Оправдание одной только верой… Ооо-вии! — Он ударил по воздуху и мастерски повел бычьими бедрами, за четыре столетия предвосхищая Джеймса Брауна, «крестного отца души».
— Мнееесссссссссс хооооооооорооооооошоооо! — запел он, и оказавшиеся поблизости дамы воззрились на него.
— Благодаря вам, как я думаю, — обратился Солово к Дрозу. Дела шли жутко хорошо… на второй-то стадии плана.
— У меня есть кое-какое дело, — объяснил адмирал пляшущему германцу. Однако патер Дроз приглядит за вами во время этой маленькой прогулки. Он прекрасно справится с поручением.