Рим. Цена величия
Шрифт:
– Я должен тебе признаться кое в чем, моя звездочка, – немного помолчав, вдруг сказал Гай. – Не хочу, чтоб ты услышала об этом не от меня. Об этом продолжают сплетничать и по сей день.
Юния сжала его руку и заинтересованно кивнула.
– Когда мне исполнилось пятнадцать лет, мне страстно захотелось познать женщину. Но только тебя. Ночи напролет я проводил без сна, мечтая о тебе, и вспоминал, как мы целовались в далекой Сирии. И вот как-то утром я выглянул из окна дома и увидел… тебя. Ты шла, накинув на голову легкую ткань, держа на плече кувшин с узким горлом. Как ненормальный, я выбежал в сад. «Юния! Моя Юния!» – кричал я и, подбежав, заключил тебя в объятия и потащил в глубь
– Стоит ли переживать из-за поступка, который совершил даже сам Юпитер? Он женился на собственной сестре. Да и стоит ли мне ревновать к самой себе? Я и не надеялась, что ты сохранишь мне телесную верность. Для меня важно лишь то, что сердце твое хранило любовь ко мне одной. Будь иначе, я б до конца своих дней мечтала о тебе и старела в одиночестве в далекой Александрии.
Калигула, польщенный до глубины души, заключил ее в объятия. Но тут же отодвинулся:
– Засыпай, любимая. А я буду охранять твой сон, потом тихонько уйду. Уже светает, скоро прибудет твой отец, нельзя, чтоб он застал нас до свадьбы в одной постели. – Он ласково коснулся щеки Юнии.
– Но я хочу еще поговорить, – возразила она, с трудом поднимая тяжелые веки.
– У нас впереди вся жизнь, любовь моя вечная. Завтра ночью увидимся вновь. Мне надо еще назначить с твоим отцом день помолвки. Он сообщит тебе об этом сам. Спи!
Калигула нежно обнял ее и, терпеливо дождавшись, когда Юния крепко уснет, удалился через тайный криптопортик.
Клавдилле показалось, что она едва прикрыла глаза, как Гемма разбудила ее, сообщив, что прибыл отец. Девушка вскочила, и взгляд ее первым делом упал на кровавые пятна на простыне и собственных ногах.
– Гемма, простыни быстро в огонь! Воду и полотенца, пришли рабынь, пусть приведут все в порядок и меня тоже.
Вскоре все было готово: постелено новое белье, Юнию омыли, надушили, переодели, искусно наложили грим на усталые глаза, и она смело вышла навстречу отцу и мачехе.
VI
Чувства, давно похороненные внутри, ураганом взвились в душе Юния Силана, едва ранним утром его нога ступила в Вечный город. Кальпурния со страхом и недоумением наблюдала из носилок, как плачет ее муж, усевшись прямо на камни дороги и вытирая глаза краешком тоги.
Александрия, красивейший город мира, столь любимый Силаном, жалко поблек в памяти при виде Рима. Сколько несбывшихся надежд, разочарований, утраченных иллюзий осталось здесь, за высокими стенами! Силан вспомнил, как через эти ворота он уходил много лет назад, пеший, с жалкими пожитками и несколькими денариями, в ссылку, спасаясь от гнева всемогущего Августа.
Ах, прекрасная Юлия! Преступная страсть к тебе загубила жизнь, ради нескольких мгновений счастья с неверной возлюбленной пришлось пожертвовать семьей, богатством и властью. Отец, не вынеся бесчестья, покончил с собой, мать сошла в царство теней вслед за ним, не пережив разлуки с мужем и сыном. Какой позор! Силан закрыл слезящиеся глаза и в гневе ударил кулаком по земле. Воочию пред ним предстала картина суда божественного императора. Август избил его палкой, как последнего раба, разгневавшись из-за его молодого возраста. Еще бы, Силану тогда было только двадцать, а Юлии – уже тридцать семь. Но что значила эта жалкая разница для любви? Дочь Августа была прекрасней всех смертных женщин, сама Елена не могла соперничать с ней. Юний позабыл и о своей молодой жене, и о родительском проклятье, стоило увидеть Юлию.
Он накрыл голову тогой, не слыша окликов испуганной Кальпурнии, и продолжал вспоминать, грезя наяву.
Тогда он случайно попал в ту пьяную компанию. Из кабака на Субуре их зачем-то понесло на форум. Крики и музыка привлекли внимание гуляющих, и они свернули с улицы Тусков в центр. И Силан обомлел. На ростральной трибуне при свете факелов танцевала богиня. Нагая и обольстительная, она весело хохотала и в танце ловко ловила осыпающие ее цветы. Силан никогда прежде не видел дочери Августа. Выпитое вино ударило в голову, он смело полез к ней, не слыша гневных окриков ее товарищей. Его попытались стащить вниз, но он упирался, боролся со множеством рук. Юлия сама остановила всех, взмаха прекрасной ручки было достаточно, чтобы усмирить разъярившуюся толпу поклонников.
Дивные звуки голоса богини раздавались будто наяву. Она пожелала тогда, чтобы они остались наедине в ту ночь – возможно, восхищенная такой отчаянной храбростью, а может, ее взволновал влюбленный блеск глаз красивого молодого незнакомца. И время пронеслось одним мгновением наслаждения, чтобы обернуться вечным позорным кошмаром. Утром его арестовали…
Силан застонал и заплакал. Кальпурния бережно помогла ему подняться и сесть обратно в носилки.
– Старый мой дурачок! – ласково приговаривала она. – Мы вернулись, теперь все пойдет по-другому. Брось грустить!
А у самой блестели слезинки. Этот город был чужим для нее.
Но на каждом углу, несмотря на протесты Кальпурнии, Юний приказывал останавливаться и жадно осматривался, до мелочей припоминая знакомые места и подмечая изменения. Вот здесь поставили новую статую, надо же, как разрослась эта инсула, а здесь когда-то был трактир, славившийся не вкусной едой, а толстой хозяйкой, вот тут подковывали лошадей, а теперь сидит брадобрей… Они бы еще долго кружили по улицам Рима, но Кальпурния ворчала все громче и раздраженнее, и Силан, махнув рукой, велел без остановок двигаться к дому, досадуя, что из-за несносной жены не поспеет на форум к утренним новостям. Он вновь почувствовал себя римлянином, это гордое чувство наполняло его уверенностью и постепенно вытесняло из памяти годы, прожитые в Александрии.
И тоска совсем ушла из сердца, уступив место тщеславным надеждам, стоило увидеть, в чьем доме они будут жить. Переступая порог, Силан довольно ухмыльнулся – настало время торжества.
Юния встретила их с радостью. Они установили фигурки пенатов и домашнего лара в новый ларарий и принесли жертвы на алтарь.
Кальпурния вела себя тише воды, ниже травы, лишь заметив Юнии, что той крупно повезло, раз ее мечты сбылись.
В ответ на это Клавдилла призвала Палланта и велела отдать мачехе ключи от всех дверей и кладовых.
– Кальпурния будет следить за домом и работой. Ее приказы выполнять, но… – уточнила девушка, – если они не будут противоречить моим. Наказывать за проступки – это ее право, жалобщиков я не приму.
Юния и не думала умасливать мачеху, просто ей не хотелось взваливать на себя непосильный груз домашних обязанностей, к тому же ее устраивало, как рационально и экономно хозяйничала Кальпурния в их доме в Александрии. А после завтрака девушка с удовольствием прилегла в темной беседке солярия с намерением не пропустить приезд Гая, и крепко уснула, так и не увидев, как приехал ее ненаглядный. Она встала только к вечеру, и отец торжественно объявил ей, что дал согласие на помолвку с наследником императора и завтра она станет невестой.