Рим. Цена величия
Шрифт:
– Но малютка еще слаба, – попытался возразить Харикл.
– Ты выполнил свой долг, врач. Найдется, кому присмотреть за маленькой Юлией.
Харикл молча повиновался. Старик взял спящего за руку и вслушался в его дыхание. Да, теперь он полностью здоров. Юния отпустила его.
Радостная новость быстро облетела дворец, просочившись и к тем, кто терпеливо ожидал у дворцовой решетки. Вечный город сразу ожил, наполнился счастьем и смехом. Жрецы распахнули ворота храмов, туда рекой потекли богатые пожертвования в благодарность богам, излечившим
Ливилла лучилась счастьем, без конца целуя Виниция и Агриппиниллу.
– Когда Гай проснется, мы отметим его выздоровление роскошным пиршеством, – без умолку твердила она. – Клавдий и Друзилла вернули нашего брата к жизни. Сенат обязан провозгласить им величайшие почести.
Агриппинилла досадливо кивала. Ей не нравилось то, что именно Друзилла вмешалась в происходящее. Теперь все чувствовали себя ей обязанными. Ну да пусть. Чело ее прояснилось. Главное, что Гай здоров.
Неожиданно их беседа была прервана. Занавес триклиния откинулся, пропуская Клавдия. От волнения он заикался больше, чем обычно.
– Что? Что случилось? – с тревогой спросил Виниций.
Но глаза старика сияли радостью.
– Он уже проснулся и сейчас присоединится к нам. Сказал, что очень голоден.
Все радостно спохватились.
– Надо принести малютку! – закричала Ливилла и убежала.
Едва Калигула ступил в триклиний, как все отметили, что он очень бледен и не поднимает головы. Гай молча выслушал все поздравления и возлег на главное ложе. Глаза его упорно смотрели в пол.
Запыхавшаяся Ливилла с малюткой на руках приблизилась к нему и положила девочку на пол перед отцом.
– Это твоя дочь, Гай Цезарь! – звонко сказала она. – Прими ее в свои объятия!
Гай невозмутимо взглянул на копошащийся сверток у своих ног и вдруг отчетливо произнес в наступившей тишине:
– Убийце матери здесь не место! Пусть рабы унесут ее прочь, на свалку! Я никогда не смогу смириться с тем, что это существо виновно в гибели той, которую я любил больше жизни! Она должна поплатиться жизнью за страшное злодеяние.
Слуги не позволили себе медлить в раздумье и поспешили исполнить приказ императора.
Оцепеневшие от ужаса, все молчали. Ливилла глотала крупные слезы, не осмеливаясь возразить, и беспомощно смотрела, как поспешно уносят ребенка. Агриппинилла с расширенными от страха глазами, прижав руки к животу, будто охраняя своего малыша, смотрела на Калигулу. В глазах остальных читалось изумление. Нет! Император одумается! Малютка не может быть виновна в смерти Юнии!
А Гай, по-прежнему глядя в пол, поднял чашу и сказал в полной тишине:
– Меня долго не было с вами. Но теперь я вернулся. И пусть каждый осушит чашу в честь моего возвращения.
Не отводя от императора взгляда, все последовали его примеру, давясь и расплескивая вино. Но ни один из присутствующих не подозревал о том, что пьет до дна чашу своего личного унижения. И когда Калигула наконец поднял глаза, все испуганно вздрогнули – таким яростным и страшным безумием были наполнены они.
Эпилог
В лето консульства Мания Ацилия Авиолы и Марка Азиния Марцелла [28] Рим взбудораженно обсуждал зловещий знак, посланный богами. На небе появилась комета, возвещающая перемены.
28
54 г. н. э. – год смерти от яда императора Клавдия.
Император Клавдий лично пожелал понаблюдать за небесным знамением и приказал разместить ложе в палатинском саду. Тучный одышливый старик, оставшись один в темноте среди таинственно шелестящих деревьев, печально смотрел на небосвод, прочерченный посредине широкой полосой Млечного Пути. Над горизонтом возле яркой Венеры тускло блестела хвостатая звезда.
«Она пришла за мной, – размышлял Клавдий. – Дни мои сочтены. Комета уже предрекла в свое время смерть Юлия Цезаря и Августа. Они теперь римские боги, а значит, скоро к ним присоединюсь и я. Я стану новым римским богом, в мою честь возведут красивый храм, сенат назначит жрецов, и я буду вкушать жертвенный дым, глядя сверху, как меняется и все более возвеличивается Рим. Что ж, это не самый худший удел!»
Клавдий усмехнулся и отпил теплого вина.
«Только вот как я умру? – Император горько улыбнулся далекой комете. – Явно не своей смертью. Я даже знаю имя той, кто поможет мне распрощаться с земным уделом. Моя любимая жена Агриппина всерьез стала опасаться, что я верну любовь родному Британику, отвергнув сына Агенобарба [29] . Мне уже не успеть… Я совершил немало ошибок. Лишь одно я в силах предовратить. Клавдия Акта! Месяц назад я случайно увидел в саду на скамейке Нерона с хрупкой девчонкой. Они целовались, и я расслышал их страстные признания в любви. Когда девочка повернулась, я остолбенел. Как две капли воды она была похожа на Юнию Клавдиллу, только рыжая и с зелеными глазами. Нерон нехотя признался мне потом, что это Акта, вольноотпущенница. Значит, дочь Калигулы выжила и через много лет, пройдя лишения и унижения рабской участи, нашла дорожку к сердцу сына Агриппиниллы. Но я слишком ненавижу свою жену, чтобы рассказать ей о своем открытии. Я не хочу, чтобы ей вспомнилась ее старая клятва. Дочь Калигулы и Нерон не должны быть вместе. Это приведет империю к гибели!»
29
Агриппина (Агриппинилла в романе) – племянница Клавдия и его четвертая жена. Клавдий, чтобы жениться на ней, издал особый указ. Она заставила его усыновить Нерона (чьим отцом был Домиций Агенобарб), презрев интересы родного сына Клавдия Британика. Дочь Клавдия Октавия стала женой Нерона для упрочения родства и наследования власти.
Успокоенный этой тайной, император крепко уснул в саду на роскошном ложе. Хвостая звезда продолжала свой путь по небосводу.