Рим. Цена величия
Шрифт:
Гай кивнул, охваченный странным чувством. Будто невидимая рука сорвала покров с грядущего, прежде недоступного его взору, и он, словно наяву, увидел себя сидящим на золотом троне, в золотом одеянии, со скипетром и молниями в руке.
– Я люблю тебя, – сказал он, сжимая ее в объятиях и глядя пред собой невидящими глазами.
– Я люблю тебя, – тихо повторила она и навеки закрыла свои прекрасные черные глаза.
Солнечные лучи, потоком хлынувшие в кубикулу, разбудили Калигулу. Он не заметил, как заснул в объятиях мертвой жены. Она, холодная как лед, покоилась
Все это Калигула проделал спокойно, но едва он откинул занавес и пред ним предстали его сестры, в молчаливом ужасе с утра стоявшие у спальни, как боль потери нахлынула вновь, и он, опустившись перед ними на колени, отчаянно и громко зарыдал.
Ливилла, войдя первой и увидев свою подругу, сразу лишилась чувств, а Агриппинилла только молча, прижав руки к огромному животу, всматривалась в безмятежный покой мертвого лица, и страшная мука светилась в ее зеленых глазах.
– Я исполню наши клятвы, подруга, – прошептала она, целуя холодные губы Клавдиллы. – И буду вечно помнить о тебе. Мы все будем…
– Вот, возьми, – вдруг произнес Калигула, становясь рядом. – Считай это ее последним даром тебе. – И указал на агатовый перстень отца в руке Юнии.
LXXXIV
Страшная весть лавиной обрушилась на Рим, вызвав всеобщий плач. И докатилась до дворца Макрона.
Роняя крупные слезы, Энния вбежала в его спальню и сорвала одеяло.
– Проснись, Невий! Проснись! – голосила она. – Случилось страшное!
Макрон с трудом разлепил веки и встревоженно посмотрел на жену.
– Клавдилла умерла!
Он резко сел на ложе.
– Она родила девочку и истекла кровью! Харикл не смог ее спасти! – билась в истерике Энния. – Боги! Какое горе!
– Но… – только и смог вымолвить Макрон, как вдруг пошатнулся и схватился за грудь.
Сердце судорожно сжалось. Юнии больше нет!
Очнулся он уже вечером. Молчаливо стоящий рядом раб встрепенулся и сразу подал чашу, пахнущую травяным настоем.
– Что случилось? Где Энния?
– Господин, – тихо сказал раб и поднес к его лицу зеркало.
И Макрон увидел, что волосы его совсем белы, как снег на высоких альпийских вершинах. Он застонал и ударил раба по руке. Зеркало упало.
– У тебя был сердечный приступ – так сказал лекарь, – пояснил раб.
– Где Энния? – прохрипел он, откидываясь на подушки.
– Госпожа во дворце. Убедившись, что твоя жизнь вне опасности, она сразу уехала.
– Вели седлать коня и подай тунику и кирасу.
– Но тебе запрещено покидать ложе. Сердце может не выдержать. Госпожа отдала четкие указания, – залепетал раб.
– Плевать! – рявкнул Макрон, и раб убежал.
Однако едва он ступил на пол, как тут же без сил повалился обратно. Сердце будто сжали сильные тиски, не давая ему сделать толчок. Но Макрон упрямо поднялся и, стараясь не делать резких движений, стал осторожно облачаться в тунику, принесенную рабом. Но, уже полностью одетый, он задал себе вопрос: «А куда он поедет и зачем?»
Убежать от сознания того, что Юнии больше нет, не удастся, как бы быстро ни мчался его конь. Он зарыдал, обхватив руками седую голову. «Я больше не люблю тебя!» – так он сказал ей в саду, и это были последние слова, что она от него слышала. Думал, что позабыл о ней, утешившись с другой! Глупец! И именно в этот миг он понял, как ошибался! Целый заговор сплел против Калигулы, не желая признаваться, что обрекает его на смерть ради обладания ею! А погибла она! Он сам убил ее!
Макрон взвыл, как раненый зверь, и в гневе ударил кулаком по мраморному столику, сломав пополам толстую крышку. Жалобно зазвенели чаши, вдребезги разлетелся кувшин. Так же, как и его любовь.
Легкая тень скользнула за его спиной.
– Едешь прощаться с Клавдиллой? – голос Друзиллы вернул его к действительности. – Но Калигула никого не пускает к ней. Сидит и плачет все время около нее.
– Ты?! Кто пустил тебя? – Макрон резко обернулся.
Друзилла удивленно округлила глаза:
– А ты не рад меня видеть? О, боги! Что случилось с твоими волосами?
Он резким движением взлохматил седую голову.
– Убирайся прочь, убийца. Она погибла по твоей вине!
– Так ли? – язвительно поинтересовалась Друзилла.
– Я ненавижу тебя!
– А день назад ты говорил мне другое. Чем я виновата в том, что у нее начались преждевременные роды? Харикл не смог ее спасти, я здесь ни при чем. И нечего обвинять меня!
– Ты желала ее погибели. И собиралась убить собственного брата…
– Но ведь именно ты хотел занять его место, – вкрадчиво возразила она, стараясь не показать охватившего ее гнева. Но руки по привычке теребили и ломали тонкие золотые браслеты. – А ты двуличен, Невий Серторий, как Янус. Теперь мне все ясно. Погубив Калигулу руками Агенобарба, ты стал бы императором, избавился бы от меня, а затем женился на Юнии.
Макрон опустил голову.
– Нет. Во время наших встреч я искренне думал, что излечился от любви к ней.
– Ах нет? – передразнила она. – Ты такой же, как и мой брат! Тоже пользовался мной из-за нашего проклятого сходства!
– А не ты ли сама заманила меня к себе на ложе, одурачив меня париком? Я думал, что обладаю Клавдиллой…
– Прощай, Макрон! – И Друзилла повернулась, чтобы уйти. – Но помни, – добавила через плечо, – теперь я твой самый страшный враг…
Приступ кашля не дал ей договорить, согнув пополам. И, когда она ушла, преисполненная злобы и гибельных мстительных планов, он вдруг заметил, что на занавесе, там, где она держалась рукой, блестят темные капельки крови. «Дни ее сочтены, – устало подумалось ему. – Но она не хочет себе в этом признаться».