Рим. Цена величия
Шрифт:
Энния удивленно посмотрела на подругу. Вот это утешила!
– Агриппинилла и то не упала духом после того позора, что навлек на нее бывший муж, и не сетовала на беспомощность. Едва родится ее ребенок, как она сразу выйдет замуж.
Энния судорожно глотнула:
– Вот это да! И кто же кандидат в мужья для сестры императора?
– Его имя пока держится в тайне, и все из-за близких родов. Это мне поведала Юния. Она искренне рада за подругу.
– Да уж, они сдружились, – с досадой проговорила Энния. – А помнится, их обоюдная ненависть не знала границ.
– Время
– Но я слышала, она переменилась.
– Ха, – усмехнулась Ливилла. – Эта перемена обманывала дольше всех одну меня. Она ненавидит Клавдиллу, как прежде, но Юния для нее сейчас – это путь наверх, к богатству и наслаждениям, а не забвению в Капуе. Что стоило Клавдилле упросить супруга запретить ей вернуться в Рим? Поэтому-то наша сестра, прикусив свой язычок, живет с Юнией в мире и согласии. Понимает, что почет и уважение, выказываемые сестре императора, зависят лишь от милости его супруги и истинной правительницы Рима.
– Но почему же все-таки Юния терпит ее рядом с собой, зная о ненависти, что она к ней питает? – наивно спросила Энния.
Ливилла подметила, что ее рассказ отвлек Невию от собственных бед.
– Просто ей нравится забавляться с ней, как кошке с мышью. Но, боюсь, что рано или поздно… – И Ливилла вдруг умолкла.
– Что? – с волнением произнесла Энния.
– Ничего. Не наше с тобой дело, – отрезала Ливилла и перевела разговор: – Собирайся, подруга.
– Куда? – изумилась Энния.
– Искать тебе мужа, – расхохоталась Ливилла под ее смущенным взглядом. – Сегодня Гай устраивает во дворце пышный обед в честь праздника Цереры. Будет много приглашенных, там мы и выберем подходящую кандидатуру. Ручаюсь, твоя красота сведет с ума любого, на кого ты обратишь благосклонный взгляд.
– Берегись, Макрон! – весело воскликнула Энния и хлопнула в ладоши, призывая служанок.
Зеленая сень кипариса приютила двух молодых людей, расположившихся на мраморной скамье в палатинском саду. Они неторопливо беседовали, просматривая содержание толстых пергаментных свитков. Вокруг летали тонкие паутинки, поблескивая в заходящих лучах теплого сентябрьского солнца. В воздухе витал дивный аромат цветов, роняющих лепестки от легкого ветерка.
Виниций с чувством потянулся и поспешно прикрыл рот рукой, стараясь скрыть зевок. Его собеседник с укором посмотрел на него, и Марк виновато улыбнулся, обезоруженный взглядом его близоруких голубых глаз.
– Ах, Кассий, право, любовная лирика наводит на меня жуткую тоску, – покаялся Виниций, отбрасывая очередной свиток. – Ты влюблен, мой друг, в прекраснейшую женщину Рима, но, поверь мне, я совсем не разделяю твоих чувств. Я верен своей белокурой Ливилле и равнодушно смотрю на прелести других красавиц. Вон та великолепная мраморная Психея нравится мне так же, как и твоя Клавдилла. И Психея, и Юния достойны моего восхищения, но не более того.
– Ах, мой Виниций! – вздохнул Лонгин. – Ты удивляешь меня своим равнодушием и таким неуместным сравнением. Эти свитки я приобрел для подарка моей возлюбленной и хочу, чтобы ты оценил мой безупречный вкус.
– Я оценил его, мой друг. Но, сдается мне, Клавдилла оценит лишь те драгоценные камни, что инкрустируют их.
Лонгин недовольно нахмурил брови:
– Она умна. И с радостью примет лучшее из творений Горация и Овидия, даже не взглянув на богатую отделку.
Виниций примирительно махнул рукой и поспешил отвлечь друга от разговора о предмете его страсти.
– Слышал, здоровье Агенобарба совсем пошатнулось. Кажется, слухи, что он отравлен своей наложницей, не лживы.
– Он умирает, – сказал Кассий, – и умирает в одиночестве. Никто после болезни даже не навестил его.
– А что, у него разве были друзья? – ехидно поинтересовался Виниций. – Мне бы и в голову не пришло нанести ему визит. Он водил дружбу с римским отребьем, а не с достойными людьми. Предложи я тебе навестить его, ты согласился б?
После краткого раздумья Кассий печально покачал головой:
– Увы, я не столь великодушен.
– И я. Кстати, сюда идет Ганимед. Я слышу запах его духов. Они точно облако окутывают его, предвещая появление.
– А, вот вы где. – Из-за кипариса действительно появился красавец Эмилий Лепид. – Хорошие новости, мой Виниций. Мой отец дал согласие твоему брату, когда он в десятый раз попросил руки Эмилии. После того как Силан отослал ее домой, его шансы получить ее руку весьма упрочились, и наконец отец сдался. Но придется немного подождать с помолвкой, Эмилия может оказаться беременной, несмотря на заверения Силана. У меня возникло предположение, что именно моя сестра сочинила и распустила по Риму песенку о старом уродливом Силене.
Молодые люди недоверчиво посмотрели на Ганимеда.
– А чему удивляться? Девочка с детства писала стишки. У нее довольно хорошо получалось высмеивать своих близких. Отец как-то даже выпорол ее за злобные насмешки над нашей тетушкой. Но я ничего не утверждаю…
– Клавдилла в восторге от этой похабной песенки и мурлычет ее день и ночь, – заметил Виниций. – Они каждый вечер исполняют ее втроем с Мнестером и Аппелесом, и не далее как вчера наша прелестная императрица пообещала в награду большой рубин тому, кто сможет достойно продолжить ее. А ты, Кассий, собираешься подарить ей Горация. Лучше придумай несколько новых куплетов.
Кассий покраснел под смех Марка и Лепида.
– Едва ли у меня получится, – с усилием сказал он.
– Значит, рубин мой, – произнес Ганимед, выуживая из синуса безупречной тоги папирусный листок. – А вернее, Эмилии. Только прошу не выдавать ее авторства, друзья. Она не простит, что я проболтался. Вот послушайте, что накропала сегодня утром моя сестричка.
Едва Ганимед произнес первые строки, как лицо Кассия покрылось красными пятнами, а Виниций, наоборот, побледнел.
– О нет, Лепид. Мои уши не вынесут этой пошлости, – взмолился Лонгин.