Рим. Цена величия
Шрифт:
Из семи дней, по обычаю отведенных для прощания, шесть Калигула провел наедине с женой. Никакие увещевания сестер не могли заставить его открыть дверь. Он лежал рядом со своей красавицей, гладил ее лунные волосы, целовал в холодные уста и пытался отогреть ледяные руки. Гай не верил, что она умерла. Для него она просто спала таинственным, долгим сном, и он терпеливо ждал, когда она проснется. Боги сжалились над его горем, не позволив разложению исказить прекрасные черты лица Юнии. Но она по-прежнему была так холодна и неподвижна! Гай звал ее по имени, шептал на ухо нежные слова любви, но она оставалась безучастна.
Сестры, не отходя от двери, с ужасом вслушивались в его тихий плач и бессвязные слова, граничащие с бредом. Лишь на седьмой день,
– Я не сумел уговорить ее вернуться, – тихо сказал он. – Пусть придут друзья, чтобы проститься с ней.
Ливилла увела его в свои покои, где чуть ли не насильно уложила спать, напоив сонным зельем, а Агриппинилла, глотая слезы, стала распоряжаться церемониалом.
Тело Юнии уложили на роскошно инкрустированное ложе, увитое гирляндами лилий, ее любимых цветов, и выставили в огромный дворцовый атриум. Там уже собрались близкие, одетые в темные пенулы. Силан с побелевшими от горя волосами, Виниций, Кассий Лонгин, Ганимед, актеры и чуть в стороне Друзилла, пристально наблюдавшая за мужем. Тот, как и все, не скрывал своего горя. Каждый клал на ложе драгоценный подарок и со слезами становился около, ожидая, когда простятся остальные. Друзилла приблизилась последней и неожиданно для всех возложила на ложе кубок.
– Помнишь, подруга? – сказала она, скрывая ухмылку. – Я пила из него за нашу дружбу.
Но Друзилла не знала, что Юния унесет с собой в могилу не символ дружбы, которой они никогда не испытывали, а ее скорой смерти.
Огромное количество людей выстроилось цепочкой от самого форума, чтобы попрощаться с красивейшей женщиной Рима, и этот живой поток не иссякал до полуночи, пока уже падающие с ног от усталости родственники, стоявшие у ложа, не велели закрыть ворота.
А на восьмой день, когда на заре глашатаи объявили о похоронах, великая толпа римлян собралась у дворца с зажженными факелами, наполнив воздух Вечного города густым ароматом смолы.
Калигула уже держался спокойно после того, как проспал почти сутки. Но каждый замечал, что взгляд его отрешен. Он, точно послушная кукла, выполнял все указания Ливиллы, которые она шептала ему на ухо, держа брата за локоть. И весь народ преклонил колени перед его страшным горем.
Силан побоялся приблизиться к нему, чтобы выразить сочувствие, и, стоя рядом с Гемеллом, кидал на императора неприязненные взгляды. Ему казалось, что это ловкая игра со стороны Калигулы, не способного грустить. Но один раз взоры их скрестились, и точно металл зазвенел в воздухе от этого столкновения. И Юний, испугавшись, поспешно опустил глаза. Ему на миг показалось, что он увидел во взгляде Калигулы свою скорую гибель. Но нет, он тряхнул головой, примерещилось. Император не посмеет тронуть его!
Гай подхватил ложе со своей женой, рядом с ним встал Виниций, за ним Силан, а за Гаем – Кассий Лонгин. И тут же раздались пронзительные голоса префик, еще на заре доставленных либитинариями. Их печальные нении сразу затерялись во всеобщем плаче римского народа и звуках труб, стоило процессии выйти за ворота.
Гай ступал точно во сне, отрешенный от всего, и одна настойчивая глупая мысль билась в его голове. Только б не споткнуться! Он уже не думал, что сопровождает свою Юнию к месту погребения, он постарался позабыть о том, что она умерла. Наоборот, она идет рядом, как тогда на Аппиевой дороге, когда везли в Рим мертвого Тиберия. Она всегда была рядом с ним: и когда он ждал ее долгие годы, и когда ему угрожала гибель, и когда он праздновал свой триумф, и когда они на волосок от смерти плели интриги, и когда он был так счастлив. Но сейчас Гай боялся обернуться, обманывая себя, будто слышит следом ее легкие шаги и чувствует нежный аромат. А вдруг ее нет?
Макрон, идущий за погребальным ложем среди друзей, держался из последних сил, ступая будто по раскаленным головням. Каждый шаг причинял ему ужасную боль, гулко билось сердце в груди, пораженное страшной болезнью, от которой нет лекарства. Болезнью потери. Он не отводил взгляда от той, что покоилась среди лилий, видел, как ниспадает с погребального ложа длинная прядь волос лунного цвета, и ему больше жизни хотелось прижаться к ней губами.
Клавдий наблюдал за ним, искренне жалея этого большого сильного человека. Страшная мука исказила его черты до неузнаваемости. Не мука ли вины, задумывался старик, хромая вслед за процессией. Он корил себя, что уехал и проглядел затаившуюся беду. Что-то определенно было не так во всей этой истории на пиру. Не могла Клавдилла так сильно испугаться Агенобарба, умершего от удушья на ее глазах. И ее крики о кинжале, которого никто не видел и не смог найти. Для Клавдия это значило одно – кинжал попросту кто-то спрятал, а тот, кто сделал это, и вложил его в руку злополучного убийцы. Он разберется во всем, едва окончится погребение. И не был ли в сговоре с неизвестными Харикл, не сумевший остановить кровотечение? Если так, то этими заговорщиками были люди, близкие Гаю и Юнии. Дни Харикла и так сочтены, Калигула не простит ему вины в смерти жены. Как только врач выходит крохотную слабую малютку, его бездыханное тело скатится по Ступеням слез. Надо успеть допросить его… Клавдий оглянулся на следующих за ними женщин. Ливилла и Агриппинилла рыдают в голос и рвут на себе волосы. Они любили подругу. Друзилла. Глаза ее сухи, но лицо печально, она без конца кашляет под холодным ветром, но, несмотря на простуду, идет в процессии. Клавдий со вздохом повернул голову. Из-за своей хромоты он опять отстает и скоро позорно затеряется в толпе женщин. Старик прибавил шаг и, к своему облегчению, ухватился за протянутую руку Мнестера.
Процессия спустилась с Палатинского холма, прошла по Священной дороге и, войдя на форум, остановилась у ростр. Ложе внесли и установили на трибуне. Клавдий отметил, что толпа так велика, что яблоку негде упасть. Божественную жену цезаря любили в народе. Солнце вдруг выглянуло из-за низких туч, и сноп лучей упал на Юнию, осветив небесным сиянием. Многие упали на колени и стали молиться. Скоро вся коленопреклоненная толпа рыдала и умоляла богов принять ее к себе в сонм. Клавдий последовал общему примеру. Мнестер, неизвестно почему взявшийся опекать его в этот день, помог ему опуститься на холодную землю. Клавдий услышал легкий кашель Друзиллы совсем рядом и, обернувшись на нее, испуганно обомлел. Какими глазами смотрела она на плачущего Макрона! Невыносимой мукой и ненавистью горели они, как яркие звезды. Клавдий поспешно отвернулся. Что бы это значило? Префект претория даже и не видит ее, и волосы его белы как снег. Клавдий не таким помнил его в последнюю встречу. А чему удивляться? Макрон любил Клавдиллу не меньше Калигулы.
Резкие звуки труб отвекли Клавдия от размышлений, и он посмотрел на ростральную трибуну. Калигула собирался говорить погребальное слово. Его фигура, облаченная в темную пенулу, поверх которой был наброшен пурпурный императорский плащ, несколько нелепо смотрелась из-за всклокоченных рыжих волос и залитого слезами лица. Мужчине не подобает плакать во время прощальной речи, но Гай не мог сдержаться и стоял, беззвучно открывая и закрывая рот, будто вытащенная из воды рыба. И все римляне молча смотрели на него, сочувствуя такому страшному горю. Никто и не подумал осудить его.
– Она была лучшей женой, – наконец тихо вымолвил он, в один миг на форуме стало так тихо, что было слышно жужжание мух и робкий посвист птиц. – Она была самой прекрасной женщиной Рима. Я всем обязан ей. И жизнью, и своим счастьем, и тем, что стал императором.
Калигула опять замолчал. Клавдию сделалось дурно. Такое поведение недостойно императора! Но солнце, скрываясь за тучей, вдруг скользнуло косым лучом по его лицу, и Гай, словно вдохновленный богами, заговорил. Плавно лилась его похвальная речь молодой жене, он описывал ее с такой любовью, будто рассказывал близким друзьям о молодой супруге, на которой женился совсем недавно. Прошло немало времени, прежде чем он вымолвил последнее слово, а все стояли, по-прежнему коленопреклоненные, и не могли опомниться от всплеска счастья, который вызвали в каждой душе слова императора. Но горе вдруг опять обрушилось на всех, напомнив, что та, о которой сейчас говорил Гай, умерла. И истошные вопли и рыдания огласили форум.