Рим. Цена величия
Шрифт:
– Мальчишка Гемелл!
– Да он еще не надел тогу совершеннолетнего!
Силан важно поднял большой палец вверх:
– Мы должны следовать воле цезаря. Так хотел он! Предлагаю голосование.
Тут не выдержал Калигула и с гордым видом встал со своего курульного кресла. Плавно полилась его речь. Разве стоит прислушиваться к завещанию того, кто запятнал себя всеми мыслимыми пороками и кто был не в своем уме, когда писал эту бумагу? Известно, как покойный император ненавидел сенат и народ римский, мечтал уничтожить всех выдающихся и достойных людей. И стоит ли брать в расчет мальчишку, его внука, получившего воспитание на Капри и запятнавшего
При этих словах Гай многозначительно посмотрел на упрямого тестя, но тот и глазом не моргнул и не опустил поднятой руки, продолжая настаивать на голосовании.
– Предлагаю сенаторам, согласным с Марком Юнием Силаном, сесть на правые скамьи, – сказал Гай Цезарь.
В панике вскочили сенаторы, занимавшие правые ряды, чтобы пересесть. Скамьи слева заполнились мгновенно, даже яблоку негде было упасть. И среди гнетущей тишины, под гневным взглядом Калигулы, его тесть остался гордо сидеть один посреди пустого мрамора.
– Отцы-сенаторы, мы вас более не удерживаем! – громко и торжествующе произнес Гай Цезарь, полноправный властитель Римской империи.
На выходе его неожиданно окликнул раб Клавдиллы, Пантер, пробивающийся сквозь напирающую толпу. Подал таблички. Гай, необъяснимо волнуясь, распечатал, и все с удивлением увидели, как по его щеке покатилась блестящая слеза.
– Свершилось! – радостно закричал он, и сенат и народ римский затихли в ожидании доброй вести. – Моя супруга ждет наследника!
LX
Будто окрыленный самим Меркурием, летел Гай в Палатинский дворец, даже не замечая, как слезы радости в изобилии катятся по щекам. Взмыленный Инцитат встал на дыбы, резко осаженный наездником перед кованой решеткой.
Сама Клавдилла, слабая и бледная, стояла у ворот, нетерпеливо теребя край паллы. Они обнялись, несказанно счастливые и невыразимо прекрасные, подобные олимпийским богам.
– Все, милая! – шептал Гай, целуя нежные губы возлюбленной. – Сенат убрал с нашего пути Гемелла. Я – полноправный властитель! И Римская империя принадлежит нам двоим.
– Троим, уже троим, любимый, – эхом откликнулась Юния, прижимаясь к мужу.
Гай легко, точно пушинку, поднял ее на руки и понес во дворец.
– Тебе по-прежнему нездоровится? – ласково спросил он.
– Да, – выдохнула она, – аппетит совсем пропал, и постоянно тошнит. Харикл велел мне не подниматься с постели, но мне хотелось встретить тебя. И еще, – она замялась, – он сказал мне, что мы должны воздерживаться от близости, чтобы не потревожить ребенка.
Калигула горестно вздохнул, но перечить не решился, зная, как легко может согласиться с ним Юния.
– Клянусь Юноной, хранительницей домашнего очага, и целомудренной Вестой, что не нарушу верность тебе, пока ты не порадуешь меня здоровым и крепким мальчиком, любимая. Можешь не тревожиться, я останусь чист и помыслами, и поступками.
– Как на Капри? – не удержалась от укола Клавдилла и увидела, как покраснели его щеки.
– Есть разные способы достигнуть блаженства с любимой, – сказал Гай и заметил ее удивленный взгляд. – Я тебе объясню все позже, моя неискушенная птичка. В Риме лучшие гетеры, и раньше я все свободное время проводил в их обществе. А теперь ты должна выспаться – вечером я устраиваю грандиозный обед.
Гай терпеливо дождался, когда Юния сомкнет усталые веки и погрузится в сонное царство Морфея, и отправился в дом Невия Сертория на Эсквилин.
Там тоже царило оживление: вернулась Энния.
Калигула застал настоящую семейную сцену, что устроила законная супруга прямо посреди атриума на глазах у просителей и домашних рабов. Лицо ее исказилось от гнева, черные волосы шевелились, точно змеи Горгоны, она потрясала маленькими кулачками и топала ножками, обутыми в красные сандалии.
– Бросил меня, негодник! Отослал в Анций! Бессовестный блудник! Вносите вещи! Законная хозяйка вернулась!
Несколько рабов кинулись наружу исполнять приказ, едва не сбив с ног входившего Калигулу. Сам Макрон, багровый от досады, молча стоял перед женой, свесив огромные руки. Гай заметил и нерешительность в его глазах. Все-таки черноволосая Энния дивно хороша! Уж если Калигула и решится заказать скульптуру Горгоны, то прикажет придать строгому лику Медузы черты Эннии Невии.
Пользуясь паузой, наступившей после гневного монолога хозяйки, Гай прошел вперед и встал между супругами.
– Моя правая рука! Мой самый надежный друг и советник, – сказал он Макрону, положив руку ему на плечо и доверительно заглядывая в глаза. – Я рад, что твоя красавица супруга вернулась в Рим. Я лично приехал пригласить вас к себе на пиршество. Сегодняшний день – самый счастливый в моей жизни. Сенат назначил меня единовластным повелителем, а Клавдилла сообщила, что ждет наследника.
Непроницаемым осталось лицо Макрона при этих словах нового принцепса. Он сухо поздравил Гая, а Энния щедро расцеловала его, умоляя рассказать Юнии, как она сожалеет об их размолвке.
Остаток дня Гай с Макроном провели в таблинии, разбирая донесения легатов. Все легионы безоговорочно принесли присягу сыну Германика, и Калигула приказал выдать двойное жалованье всем солдатам. Преторианцы должны были получить по пятьдесят золотых, но Калигула приказал от его имени увеличить и эту сумму вдвое, тайком подумав, что, когда наступит время избавиться от префекта, их поддержка будет ему обеспечена.
Хитрый Калигула опутывал Макрона лестью, спрашивал его советов; ставя подпись на документе, он всякий раз просил: «Посмотри, Невий Серторий, это заслуживает твоего внимания». Макрон наслаждался новой ролью советника императора.
Один из рабов проскользнул в таблиний и подал префекту какой-то документ. Тот внимательно прочел, и лицо его неожиданно озарила удовлетворенная улыбка.
– Все, кончено! – довольно произнес он.
– Что случилось? – встрепенулся Калигула.
– Мои враги мертвы. Хотя это известие несколько и запоздало. Все свершилось несколько дней назад, когда мы были на пути к Риму. Альбуцилла, вдова Сатрия Секунда, попыталась покончить с собой, не дожидаясь расправы, но не сумела нанести смертельный удар, и ее, по приказу сената, удушили. Бывшего претора Карсидия Сацердота сослали на остров Понтий, Фрагеллана исключили из сенаторского сословия, а ненавистного Лелия Бальба не только приговорили к ссылке, но и лишили всех званий. Одному Аррунцию удалось обмануть суд и достойно уйти из жизни. Он вскрыл вены, хотя его наследники и друзья умоляли не делать этого, ссылаясь на то, что Тиберий при смерти. Но Луций гордо ответил, что не намерен на старости лет делаться рабом нового хозяина, еще худшего, чем предыдущий, чем безмерно удивил всех. Сухими из воды вышли лишь Домиций Агенобарб и Вибий Марс. Но их я еще достану.