Рим. Цена величия
Шрифт:
– Юнию? – удивился Калигула, следуя за Пираллидой.
– Он не может ей простить, что ради нее рядился Аполлоном и пел под кифару. Он помнит все насмешки, которым подвергался, будучи без памяти влюбленным в нее. Это приводит его в дикую ярость.
Гай молчал, слушая и размышляя. В его власти бросить Домиция в тюрьму, обвинив в разврате, припомнив обвинения в кровосмесительной связи с собственной сестрой. Но ведь он сам помиловал тех, кто был осужден по таким делам. С другой стороны, когда его сестра получит развод, Агенобарба не допустят к императору ни под каким предлогом, и,
Погруженный в свои мысли, он не обратил внимания на то, что Пираллида проводила его не в атриум, к выходу, а в небольшую кубикулу, затянутую голубыми занавесями. Девушка заметила его недоумение.
– Не уходи, император. Не бросай меня наедине с грустью, – произнесла она, постаравшись вложить все свое обаяние в эту просьбу.
И сердце Калигулы дрогнуло, не устояв перед прекрасными печальными глазами.
Они поужинали, неоднократно совершая возлияние Венере. Пираллида без умолку щебетала, казалось позабыв о неприятной сцене с Домицием, Калигула окончательно расслабился, удобно расположившись на мягком ложе. Голова начинала кружиться от благовоний и пряного вина. Ему было невдомек, что хитрая Пираллида зажгла в светильниках масло с возбуждающими ароматами и приправила вино снадобьем, разжигающим желание.
Свет в кубикуле слабел, фитильки потрескивали, угасая. Темнота сгущалась, Пираллида понемногу придвигалась ближе к гостю, мимолетно касаясь тонкими пальчиками то его губ, то плеча, то рыжих волос. Эти нежные прикосновения волновали Гая, он не мог уследить за ее ловкими быстрыми движениями, наслаждаясь этой приятной игрой. Одурманенный, он ласково погладил плавный изгиб ее податливого тела и, склонившись, прошептал:
– Моя дивная Юния готова принять в свое лоно своего возбужденного супруга? Придвинься ближе, я хочу ощутить вкус твоих губ.
– Но, Гай, – игриво возразила гетера, – я – не твоя жена. Посмотри, перед тобой – Пираллида, что больше жизни хочет тебя. Обними же меня, я сгораю от желания.
Но, к ее удивлению, Калигула быстро отпрянул и резко сел.
– Надо же, – изумленно сказал он. – Твои ароматы вскружили голову, и я чуть не забылся, где нахожусь. Прощай, Пираллида. Мне пора возвращаться во дворец. Юния, верно, не спит и уже заждалась.
Рассмеявшись при виде вытянутого лица гетеры, не сумевшей сдержать разочарованного возгласа, он быстро выбежал из ее дома, с легкостью найдя дорогу к двери. Преторианцы, дремавшие в седлах, сразу встрепенулись, стоило ему выйти. И, уже на улице, он от души повеселился над незадачливой обольстительницей.
Верность самой прекрасной женщине на свете восторжествовала над соблазном.
Юния, как он и догадывался, еще не ложилась и сидела в таблинии, склонясь над свитками.
– Смотрю, ты не скучала, любимая, в такой славной компании.
Клавдилла удивленно посмотрела на мужа. Надо же, будто знал, что она провела полночи не дома.
– С тобой Александр Великий, Сулла, Август и Юлий Цезарь.
Она приветливо улыбнулась, но вдруг лицо ее исказила гримаса злобы.
– Твоя тога запачкана пунцовым кармином. Кажется, Домиций начал красить губы? – язвительно спросила она.
Вспышка ревности сразу заставила позабыть о собственной неверности. Калигула не смутился:
– Что отрицать? Пираллида пыталась поцеловать меня. Она тонко продумала, как меня соблазнить. Агенобарбу подмешали в вино сонных капель, в кубикуле, куда она меня заманила, курился возбуждающий фимиам, а в чашу вместо вина, похоже, налили одного мирриса. Но она просчиталась. Едва, затуманенный желанием, я вознамерился овладеть ею, забывшись, где я, и в полумраке вообразив, что нахожусь с тобой наедине, как она сочла нужным мне напомнить, что ее имя не Юния, а Пираллида. Это подействовало отрезвляюще, – закончил он свой рассказ.
Улыбка вернулась, и темные глаза посмотрели уже ласково.
– Я так люблю тебя, милый. Но Пираллида будет наказана за свою самонадеянность, – сказала Клавдилла.
– Ах, оставь эту несчастную. Она надеется, что я помогу ей избавиться от Домиция, которого она боится как огня. Но я и пальцем не пошевелю ради какой-то шлюхи, мне и дела нет до нее. С ним не удалось спокойно поговорить, он совсем помешался. Кажется, его не волнует ни развод, ни ребенок моей сестры. Говорил я тебе, что эта бесполезная затея – вразумить его.
Юния грустно склонила голову:
– Бедная сестра! Надеюсь, сердце ее излечится от пагубной любви. Пойдем отдыхать, Гай! Завтра я подам тебе список недостойных звания всадника. Работа почти закончена, ожидая тебя, я посвятила этому полночи. К тому же у меня появилась блестящая идея, как упрочить любовь римлян к тебе. Но расскажу утром.
Однако утром разговора не получилось. Гемма, застав Калигулу спящим, а Юнию – за ранним завтраком, срочно вызвала ее к нетерпеливо мерившему шагами атриум Клавдию. И, когда Гай пробудился, ему сообщили, что супруга час назад уехала по срочному делу с его дядей.
LXVI
Аврора еще красила небосвод розовыми красками, но колесница Сола уже покидала ворота небесного дворца, и переливающиеся лучи нерешительно ласкали листья на деревьях в садах Саллюстия.
Сады еще не наполнились цветами, гуляющих не было, а мраморные скульптуры не могли помешать уединению. Клавдилла зябко куталась в теплую паллу, утренний ветерок теребил пряди лунных волос. Клавдий, прихрамывая, шел рядом и, по обыкновению, выжидающе молчал. Но и Юния не проронила ни слова, занятая раздумьями.
– Слышал, ты сблизилась с Иродом Агриппой, – вдруг проронил Клавдий.
– Откуда такие неверные слухи? – спросила Юния, насторожившись.
– Он был у меня под утро. Расспрашивал о тебе и особенно интересовался, откуда к Тиберию поступили сведения, что Гемелл – отпрыск Сеяна. Меня встревожил этот визит. Видно, ему было важно узнать подробности, если он явился в столь неурочное время.
Юния растерянно молчала, во все глаза уставившись на собеседника.
– Я не пойму…
– Кому ты рассказывала о нашей интриге? Лучше ответь честно.