Рим. Цена величия
Шрифт:
– Прощай, Друзилла! – прервал ее излияния Силан. – У меня нет сил слушать тебя.
Он увлек за собой Гемелла, внимавшего ей с открытым ртом, и Друзилла осталась у пруда одна. Со злобным торжеством она смотрела, как удаляется сенатор, прижавший ладони к мокрым щекам.
– Ах, моя бедная дочка! Любимый муж позабыл о тебе! – передразнила она старика и весело рассмеялась.
План развивался весьма успешно.
На сентябрьские иды ей объявили приговор. Скорый суд, обвинение и… приговор. Ей оказали милость. Да, так судьи и сказали. Милость! Ее не удавят в тюрьме и не бросят на Гемонии. Ей дадут сыграть роль,
Домиций Афр. Она выплюнула это имя, как ядовитую горечь. Лучше ей быть удушенной, чем безжалостно растерзанной свирепым быком на потеху алчным до крови римлянам. Агриппинилла придет посмотреть на ее казнь, и, наверное, Агенобарб. Пираллида успеет послать им свое проклятие. Она должна успеть.
Губы ее зашевелились, повторяя страшные слова. Она должна успеть!
Вчера ее даже переселили в отдельную камеру, дали воды для умывания, расческу и чистую тунику. Она должна вернуть часть своей красоты, чтобы стать достойной роли Европы. Ее привяжут к рогам бешеного быка, и он протащит ее по арене, окропив кровью желтый песок. Пираллида всхлипнула и сжала в руках гребень. А что, если? Но тупые короткие зубья лишь царапнули кожу на запястье. Тюремщики знали, на что способны приговоренные к подобным мукам, и не могли рисковать.
Первый луч солнца кинжалом прорезал темноту. Утро! Последнее утро в ее недолгой жизни. Тупое равнодушие сменило страх и отчание. Слезы высохли в синих глазах. Ей не дано провостоять воле сильных мира сего, по чьей прихоти ей уготована такая злая судьба. Красавица гетера из лупанара, покорявшая сердца мужчин, теперь послужит им последним развлечением на арене Большого цирка. Пожалеет ли ее кто-нибудь, случайно узнав издали? Пираллида вздохнула. Фурии накажут ее мучителей и несправедливых судей, она это знает, надо только, прежде чем бык проткнет ее острыми рогами, успеть выкрикнуть проклятье. Тогда ее услышат в сонме богов!
Она переоделась, шепча про себя страшные слова. Она и так повторяла их всю ночь, запоминая, как заклинание, и губы ее двигались почти по привычке. Тюремщики застали ее уже совсем спокойной и безмятежной. На выходе она услышала, как один шепнул другому: «Бедняжка, похоже, лишилась рассудка. Видел, как улыбалась?» Колесница, сколоченная из грубых досок, запряженная грустной лошадкой с прогнутой спиной, ожидала у входа вместе с отрядом вигилов. И чудо, не замеченное самой Пираллидой, вдруг явилось остальным. Едва она взошла на колесницу, как облачко белых бабочек закружилось над ее головой и вдруг исчезло в лучах восходящего солнца. Богиня надежды помнила о несчастной. Но сама Пираллида отрешенно смотрела вперед себя, совсем не слыша перешептываний за спиной. Щелкнул кнут старого возницы, и колесница со скрипом тронулась, увозя бывшую узницу Мамертинума.
Ее, для потехи толпы, повезли через Бычий форум, где, несмотря на раннее утро, вовсю шла торговля. Но римляне, вопреки обычаям, не кричали вслед колеснице, а лишь испуганно шарахались от мрачного шествия. Вид измученной растрепанной девушки с запекшейся коркой крови на голове там, где пальцы Агенобарба вырвали клоки ее волос, с полубезумным взглядом вызвал среди толпы лишь сострадание и жалость. Люди всегда сочувствуют молодости и красоте, раздавленным колесами правосудия. Многие узнавали ее и в ужасе шептали соседям имя. Подробности всколыхнули Бычий форум, стали раздаваться редкие вопли возмущения и мольбы пощадить невинную. Все в Риме ненавидели разбойника Домиция и жалели ту, что пыталась отстоять свою свободу, ибо каждый знал, что Агенобарб незаконно надел на красавицу гетеру железный ошейник, что до сих пор тускло поблескивал на ее тонкой шее.
Редкие крики переросли во всеобщее требование о справедливости, и вигилы с трудом теснили напирающую толпу. Пираллида безучастно наблюдала за всем с высоты колесницы, ее пальцы все крепче стискивали грубый деревянный бортик, не чувствуя, как сотни тонких заноз вонзаются в нежные ладони.
Неожиданно возница так резко натянул вожжи, что девушка едва не упала, а толпа вдруг резко раздалась в стороны, будто речной поток, нахлынувший на высокий валун.
Пираллида увидела плотно занавешенные носилки на их пути и стоящего перед ними ликтора с пучком фасций. Сопровождавшие рабы быстро откинули занавес и подставили подножку. Поддерживая белоснежную столу тонкой, почти прозрачной рукой, на мостовую сошла хрупкая женщина с повязкой на голове, поддерживающей заплетенные в косы волосы. И все почтительно склонились перед ней.
– Великая весталка! Сама Великая весталка! – пронесся шепот над толпой.
И Пираллида вдруг увидела, как над головой идущей к ней женщины летают легкие белые мотыльки. Будто во сне услышала она, как взволнованно обращается к ней Великая весталка:
– Бедная моя девочка! Что они сделали с тобой!
Громким голосом она тут же принесла торжественную клятву перед народом Рима, что ее носилки случайно встретились с повозкой осужденной, и квириты восторженными криками приветствовали освобождение несправедливо обвиненной.
Заметив состояние девушки, весталка протянула ей свою тонкую морщинистую руку и помогла спуститься с колесницы. Вигилы с благоговейным ужасом наблюдали за ними, даже не помышляя вмешаться.
Ликтор помог Пираллиде подняться в носилки, затем подал руку весталке, и рабы понесли их на форум к храму. И только сейчас Пираллида наконец осознала, что спасена от позорной и страшной казни. Уткнувшись растрепанной головой в колени Великой весталки, она разрыдалась, как маленькая девчонка. Хрупкой рукой весталка гладила ее и тихо улыбалась этим очистительным слезам. Она выполнила волю своей богини и была счастлива!
LXXX
Тихое утро в Палатинском дворце было безнадежно испорчено внезапным появлением Агриппиниллы.
Юния нежилась в кровати, любуясь прекрасными букетами, которыми Калигула заставил спальню. Сам он, положив растрепанную голову на колени супруги, подробно рассказывал ей о вчерашних гладиаторских схватках, размахивая руками. Клавдилла безмятежно улыбалась, с любопытством слушая и накручивая прядки его рыжих волос на тонкие пальцы. Время от времени она склонялась и нежно целовала его жадные губы, дразня и будя в нем вожделение. Ничто не предвещало бури в эти спокойные мгновения любви, но она все же разразилась.
Звонкий удар в медный гонг заставил Юнию вздрогнуть, а Гая замереть на полуслове. Занавес едва не упал с петель, и в кубикулу ворвалась Агриппинилла.
– Все пропало! – кричала она, будто на пожаре. – Она ускользнула от нас! Ее спасла сама Веста! Весь город говорит об этом!
Гнев ее был столь силен, что Агриппиниллу буквально трясло от возмущения и ненависти. Гай встревоженно приподнялся:
– Что случилось, сестра?
– Пираллиду спасла Великая весталка! Весь Рим говорит, что сама богиня направила свою главную жрицу спасти невинную!