Рим. Распятие
Шрифт:
–С этого момента во всём Городе осталось только двое Верных Ему… Я вырос без отца, и всю свою жизнь искал его. И не находил ни в ком из людей. А потом Он нашёл меня. И после признания мною Его своим Отцом Небесным, Он мне даровал сразу двух земных отцов… Но как ненадолго! – тяжело, глубоко вздохнул Александр.
–Ой, Саша, не надо! Пожалуйста! А то я сейчас опять разревусь, – прижалась к мужу Полина.
–Ну, тогда я тоже составлю тебе компанию. Разревусь громко, громко. Тото смеху будет, такой большой дяденька и плачет, – попытался шуткой успокоить, готовую расплакаться, жену, через силу улыбающийся крупный седой мужчина.
–Ладно, ладно! Тогда не буду!" – с готовностью закивала головой Полина, – не хватало еще, чтобы мы сразу же!, в начале путешествия стали всеобщим "посмешищем". На нас и так весь корабль как на дурачков косится. С
—Доченька наша! – одновременно выдохнули старики, покосившийся на Фаддея Апполос "спросил":
–Помнишь…
Возмущённо хмыкнувший в ответ сородитель "ответил":
–А то! Забудешь пожалуй такое!
[«Что мне делать?! Что мне делать?! Она же умрёт! И ребёнок который в ней умрёт! Фаддей! Неужели никого нельзя найти из лекарей?! Найди, прошу тебя! Не как слугу! Как друга!», метался по богато и изысканно убранной комнате Могущественный Богач. Привычно полусогнутый, смотрящий на своего хозяина исподлобья Тайный Советник и Телохранитель, проворчал: «Тот, который только что ушёл – самый лучший во всей Малой Азии. А он и то убежал в ужасе, как помешанный. Он до последнего не мог поверить, что она действительно беременна! Ладно, хоть повитуха до сих пор здесь, толку, конечно, от неё никакого, но хоть Шема там сейчас не одна мучается, хоть успокаивает она её». Вскинувший руки к небу Апполинарий завопил: «Вот именно! Мучается! Единственная женщина, которую я смог по-настоящему полюбить! И единственная, которая забеременела от меня! Ведь скольких я их "передолбил", сколько семени в них поизливал! Ни одна! Ни разу! Даже намёка не было! А она сразу же! С одного раза! Видимо на самом деле их иудейский бог…» Поморщившийся недовольно Фаддей, перебил своего хозяина: «Да ну причём здесь её бог! Но тебя я до сих пор не понимаю. Ну, понравилась она тебе за свою красоту необыкновенную. Ну, влюбился ты в неё постепенно. Но ты же видел, как у неё бёдра от полученной в детстве травмы покалечены! Зачем было?! Не мог свою похоть на другую "сбросить"?! Трудно, что ли было удержаться?» Рванувший на жирной груди затрещавший, разрывающийся пурпур, несчастный взвыл: «Да не хотел я этого делать!!! Правда – не хотел!!! Она сама – так ко мне приласкалась! Не устоял я! До сих пор сам себя за это ненавижу! Вот её сейчас не станет, как мне дальше жить?! Без моей Шемы?…, красавицы моей?…, отрады глаз моих…» Истерично-бабьи рыдания доносились из-под закрытых рук, упавшего на пол, уронившего локти на огромный живот Апполинария.
Зашедшая в комнату старуха поманила рукой пристально уставившегося на неё Фаддея: «Она зовёт тебя», резко отрицательно помахав рукой в сторону переставшего было истерить и с готовностью вскинувшегося отца, «одного! Так и сказала категорично!» Безвольно, как наполненный водой курдюк, снова свалившийся на пол, Апполинарий тихонько заскулил.
Присевший на пятки Фаддей пристально всматривался в непроглядно чёрные, истекающие слезами от нестерпимой боли глаза иудейской девушки: «Шема!, ты звала меня?», невероятная нежность звучала в голосе знаменитого убийцы, для которого жизнь человека имела только нарицательную денежную стоимость. «Фаддей…, прошу тебя…, помоги мне…» Ошарашенный мужчина выпучил глаза: «Я?! Чем я могу?!» Тяжело и безвольно вытерев дрожащей рукой мокрое от слёз и пота лицо Шема взмолилась: «У тебя всегда есть с собой нож!, прошу тебя!, умоляю!, разрежь мой живот и вынь ребёнка!, я знаю – ты сможешь!, только ты сможешь сделать это не повредив его!, если в тебе есть хоть капля жалости ко мне, сделай то, что я прошу!»
––
«Ребёнок жив и совершенно здоров, ты родила дочку», успокаивающе пробормотал Фаддей заматывая тканью истекающую кровью, ненадолго вырвавшуюся из вызванного болевым шоком забытья, "роженицу". Совершенно обалдевшая от происходящего старуха быстро обмывала и пеленала тихо попискивающую девочку. Шема повернула к "лекарю" осунувшееся, "истаявшее" лицо взмолилась: «Обещай мне, что станешь ей матерью вместо меня…, и не говори мне, что я выживу…, Фаддей, ты её тоже сейчас родил вместе со мной, ты за неё ответственен перед Богом…, и не пытайся уверить меня, что ты не помнишь из какого ты колена израильского…, обещай! Пожалуйста!» Из под плотно закрытых век, устало-согласно кивнувшего "добровольного изгоя", на запястье руки женщины требовательно схватившей его за ворот одежды, выкатились и упали две горячие скупые слезинки.]
–Прощайте, наши родные, – облегчённо вздохнул проплакавшийся Диакон.
–Пойдём что ли, дружище? – спросил всматривающийся в угасающий закат Пресвитер.
–Да. Пошли, брат. Дел ещё полно…
Город корчился терзаемый "резвящимся" Драконом. Всё началось с погрома хлебных лавок расположенных в бедных кварталах. Взбешённые недоступными для них ценами на хлеб, отчаявшиеся жители, разгромив пустые, давно закрытые лавчонки и обнаружив в них только мучную пыль и паутину, бросились в районы более зажиточных домов. Те сумасброды, которые только что подбили обезумевшую от голода толпу напасть на хлебные лавки бедных кварталов: «Мука есть!», кричали они, «просто эти проклятые израильтяне прячут, не продают её, выжидают когда голод станет ещё сильнее, чтобы побольше нажиться на нашем горе!»; с лёгкостью перенаправили и усилили гнев: «была!, была здесь мука!, вывезли гады!, как почуяли, "шнопелями" своими горбатыми, что мы за ней придём!, к себе на склады увезли!» Погром, вспыхнувший как небольшой костерок, в "пересохших" от голода душах людей ("нам бы только детишек своих накормить!!!"), подстёгиваемый сатанинской Ненасытью, быстро превратился в Адское Пекло ("грабь награбленное!!!") и заполыхал по всему трёхмиллионному Городу.
Устало наблюдающие за метающимся вдоль окон, римским наместником, Апполос и Фаддей, одинаково положив руки на упёртые в пол посохи, одновременно откашлялись.
–Сейчас вы мне скажете, что предупреждали меня об этом!!! – взвизгнул подскочивший к ним Гай Ирбитикус, – а я вот не послушался вас и вот результат! – проконсул Египта ткнул указательным пальцем за спину.
–Гай, не ори так. И так голова раскалывается, – перебил римского военноначальника Апполос.
–Вот именно, – поддержал его, смотрящий сквозь ошалелого от происходящего наместника, Фаддей, – что толку говорить о том, что прошло. Что сделано, то сделано. Назад не вернёшь.
Метнув взгляд в окно из которого порывом ветра донесло завывание бушующего в Городе погрома, Гай злобно процедил:
–Ну и тогда чего вам надо?! Чего вы припёрлись?!
Смотрящий спокойно прямо в глаза правителю Египта Апполос ответил:
–Надо бы усилить охрану библиотеки.
Взвившийся от негодования наместник, казалось чуть не выпрыгнул из доспехов:
–Да вы оба совсем уже оборзели!!! Ста легионеров посланных мной, чтобы охранять ваши никому нахрен ненужные "пылесборники", вам мало?! Беспорядки вызваны недостатком хлеба!, голодом! Причём тут ваши свитки?!
Обречённо пожавшие плечами старики направились к выходу.
–Ну, мы так-то всё равно знали, что так оно и будет. Этому развратнику главное сохранить свой гарем из мальчиков и девочек, – бормотал на ходу ни на кого не глядя Фаддей.
–Стоять!!! – рявкнул, вслед совсем потерявшим страх Рабам Помазанника, Гай Ирбитикус. Притормозивший Апполос вздёрнув удивлённо брови, обернулся и, посмотрев сначала на раскрасневшегося от гнева наместника, обратился к Фаддею:
–Ты смотри! У нашего петушка львиный голос прорезался!
Отрицательно помотавший головой собрат возразил ему:
–Да ну ладно!, где уж там, вот я помню, как Понтий бывало…, даже я тогда чуть не обсирался…, а этот…
Урезонивающе махнув рукой на своего друга Апполос спросил:
–Гай! Чего ты психуешь? Ну, не можешь дать больше солдат, ну и не надо… —обменявшись взглядом с согласно кивнувшим ему Фаддеем, продолжил, – а знаешь!, и вправду зачем охранять библиотеку?, действительно ни к чему это. Давай так! Пусть легионеры уж до вечера там вокруг постоят, а с наступлением темноты можно будет снять караулы и поставить их туда – где они тебе нужнее.
Разом успокоившийся от такого предложения наместник зачастил:
–Апполос! Фаддей! Вы ж знаете как я вас обоих уважаю! И ваше мнение для меня авторитет! Завтра в Городе всё стихнет и будет спокойно! К утру тут будут четыре тысячи нумидийских всадников и вся пехота Четвёртого Африканского легиона! Так что вы завтра сами убедитесь в напрасности ваших тревог! И мы вместе посмеёмся над этой заварушкой!
Грустно рассмеявшиеся над ним старики отрицательно помотали головами:
–Нет, Гай, – практически в один голос пророкотали они, – завтра нас уже не будет в этой земной жизни, сегодняшняя ночь последняя для наших бренных тел. Завтра мы оба будем в лучшем мире, где предстанем пред Высоким Белым Престолом, пред Высшим Судией. И никому из людей не изменить этого. Даже тебе. Даже если ты закуёшь нас в цепи и спрячешь в самые надёжно охраняемые казематы.