Римаут. Ледяной ключ
Шрифт:
Мадлен шла молча. Ступени под ногами, стертые миллионами ног до вмятин, будто сами собой ложились под подошвы ее туфелек.
— У них свои тайны… — наконец сказала она. — Не лезь пока туда. Тебе надо получить свой приз, раз уж есть возможность.
— Куда мы идем? — сменила тему Агата. Она чувствовала перепады настроения наставницы и, хотя та никогда не ругалась, не хотела ее раздражать.
— Сегодня я покажу еще одно проявление силы. Тебе будет полезно. Только — ничего не бойся. Это самое важное, быть сильной — и значит быть смелой.
Они вышли на берег моря. Многолюдная набережная, переполненная туристами, велосипедами, колыхающимися от ветра навесами палаток, запахами, звуками, скейтами, музыкой и вспышками телефонов.
— Здесь шумновато, — заметила Мадлен. — Зато рядом море, это мне помогает. Сейчас ты окажешься в немного другом месте. Там придется делать выбор — только свой. Не бойся…
— Если сложить двести тридцать один и шесть миллионов четыреста две тысячи…
— Перестань! Это скучно, Вик! — Агата старательно водит пальцем по экрану телефона, на нем бегут и лопаются цветные шарики. — До школы еще три недели, успеет надоесть.
— Да не будет школы…
— А, ну да! Но все равно с телефоном играть интереснее, чем эти твои цифры. И это… Говорят, старшеклассники уроки вести будут.
— Им не до того, ты что! — Виктор отвлекается от своей математики и поднимает голову. Маленькие глазки смотрят внимательно. Он с детства такой: серьезный, немного упертый и всегда готовый спорить. — Всех старше шестнадцати направили на системы жиз-не-о-бес-пе-че-ни-я!
Он поднимает вверх палец и раздувается от важности. Слово сложное, хоть по слогам произнес, а правильно.
Виктору здесь и сейчас пятнадцать без месяца, значит ей самой — двенадцать. Она младше, но, на ее взгляд, умнее. По крайней мере, сама она так считает.
Агата пожимает плечами, не отрываясь от экрана:
— За своими взрослыми ухаживать некому, а они дурью маются…
— А как за ними ухаживать? Лежат и лежат, — тихо отвечает Вик.
Неделя после эпидемии прошла быстро. Да и непонятно, что это было — болезнь или применение какого-то оружия? Интернет и связь не работают, электричество, хоть и с перебоями, но есть — остается играть в шарики, если успеваешь зарядить трубку. Родители сейчас лежат на своей кровати в спальне, Марию дети дотащили с кухни сами, а вот с отцом пришлось повозиться, звать соседского мальчишку. Повезло, что отец вообще был дома, не задержался допоздна на работе, как бывало не раз. Втроем доволокли, и — туда же, на кровать.
Главное, что все они живы. Дышат. Что-то вроде глубокого обморока. Виктор сказал умное слово «летаргия». Откуда-то из своих любимых игрушек с монстрами узнал, не иначе. Может, и летаргия. Обежав одноклассниц, Агате удалось выяснить, что так везде. Взрослые просто полегли, где пришлось. Хорошо, все было поздним вечером, почти все дома. На улицах попадались машины, уткнувшиеся в стены, столбы, иногда заехавшие в витрину магазина или впритык с чьим-то подъездом. Тоже понятно: кто был за рулем, там и остался.
Все старше восемнадцати лет превратились в бессмысленные, сопящие во сне куклы.
Джорджио из второго блока сказал, что за городом разбился самолет. Вроде как, кто-то видел, другим рассказал, а они уже ему. Но точно никто ничего не знает. Вот и старшеклассники эти, которых якобы кто-то куда-то направил — просто бред или правда? Неизвестно.
Вечерами страшно: под окнами ездят машины, из них гремит музыка. Когда по одной, когда и три-четыре подряд. Говорят, бандиты ездят. Кто их знает, опять же…
— Агатка, а что дальше будет? Ну что?
Сестра откладывает телефон в сторону. Как же он надоел уже! Раньше с ним хоть мама возилась, а теперь все на ней. На младшей, кстати говоря. Вик иногда заходит в родительскую спальню и обнимает маму, плачет. Один раз так и заснул, у нее под боком. Утешить его нечем: если никто не знает, то уж ей, Агате, откуда?
Может, напугать его как следует, отвяжется?
— Мне Эмма из девятого класса рассказала, что дальше будет. Я ее в магазине встретила, когда за соком ходила.
Молоко в холодильниках скисло, так все и едят печенье, запивают соком и колой. Взрослые отделы с выпивкой стоят почти нетронутые, редко где бутылок не хватает, а обычную еду растаскивают. Кто постарше — варят что-то, а мелкота, вроде них, живет на вредной ерунде.
— И что Эмма? — жадно смотрит на нее Вик.
Агата чувствует прилив фантазии. Что-что, сейчас сочинит на ходу, мало не покажется.
— Она сказала, это заговор. По всей Земле так: взрослых отключили, а нами, детьми, скоро займутся. Ты же видишь — свет иногда дают? Вода в кране есть, хоть и напор слабый. Это чтобы мы не умерли. А скоро они появятся и тогда…
— Инопланетяне, да? — Вик чешет затылок, вид у брата уморительно серьезный и сосредоточенный.
— Нет! — Она быстро перебирает варианты. — Не они. Это — колдуны. Злые волшебники, набравшиеся немыслимой силы. Они долго-долго прятались, целые века, а теперь решили напасть.
— А почему — сейчас?
— У них новое заклинание появилось. — Сестра понижает голос до шепота. — Паутени называется. Его придумал гениальный колдун, один из самых сильных. Это как паутина, но из теней, размером на всю планету. Как платок на глобус накинуть — представляешь?
Вик зачарованно кивает. Совсем глупый, что ли?
— Взрослые немного поспят. Недели две, кто-то и меньше, а потом встанут уже слугами волшебников. А нас, детей, они уже сами заставят слушаться.
— Неделя уже прошла… — детским голосом пищит Виктор. Лицо у него бледное, только на щеках выступили от волнения пятна.
— Ну вот. Значит дней пять еще потерпеть. Или семь. А потом новая жизнь начнется. Правда, придется служить этим всяким этим, но это не страшно. Они люди все древние, мудрые, плохого не скажут. Наоборот, теперь ни оружия не будет, ни войн, круто же!