Римляне
Шрифт:
Виктор (продолжает мечтать вслух). Родим Антону братика или лучше сестренку...
Оно как-то лучше, когда мальчик и девочка, особенно когда мальчик старше, согласна?..
Татьяна (стирает слезу со щеки). Согласна...
Виктор. Я уже почти не боюсь... Еще вначале боялся, все-таки два с половиной года на атомной лодке, это не хухры-мухры, там почти все лысые, особенно мичмана-сверхсрочники, да и вообще... С семьями проблемы. Они так говорят: я понимаю, она молодая, а тут по полгода в автономке, в кругосветке... Есть у нее кто-то - пусть, я не против, но ты встреть меня по-человечески!.. Потрясающие люди...
Татьяна. А как же люди?
Виктор (зло). Люди?.. Какие люди?.. Для кого - люди?.. Если бы ты знала, в какие пловучие гробы нас загоняли!.. Мы как-то шутки ради натянули в трюме трос, до упора, как струну, а когда опустились на сто метров - он провис до пола, до сланей... А как эта банка трещит при погружении: симфония!.. Шенберг - "Просветленная ночь"! Только и радости, что раз в шесть дней выпить полтора литра сухого вина...
Татьяна. Как это - раз в шесть дней?..
Виктор. Я рассказывал - ты разве не помнишь?
Татьяна. Я забыла...
Виктор. Все очень просто: за столом шесть человек, в обед каждому положено по стакану вина, и вот сегодня один пьет все шесть стаканов, завтра другой, и так далее...
Татьяна (безразлично). Да, я вспомнила, ты говорил...
Виктор. От радиации, говорят, помогает... Чушь, наверное...
Пауза.
Виктор (продолжает). А может, и правда... Вот (отделяет прядь волос, передает Татьяне) подергай!.. (Она наматывает на палец прядь волос.) Смелее, дергай!..
Ну, давай, не бойся!..
Татьяна (отстраненно, печально). Зачем, Вик?.. Не надо... (Делает слабое движение пальцами.) Виктор (настойчиво). Cильнее, не бойся, не вырвешь!..
Татьяна (смотрит в пространство). Тебе будет больно.
Виктор (блаженно). Господь с тобой, милая!.. Разве ты можешь сделать мне больно?
Татьяна резко, неожиданно дергает прядь так, что Виктор вскрикивает.
Виктор (поворачивает голову, смотрит на нее снизу). Да что с тобой?..
Татьяна (стараясь не встречаться с ним взглядом). Прости, я не хотела... Прости меня...(Проводит ладонью по его лицу, как бы непроизвольно прикрывая глаза.) Виктор (отводит ее руку, приподнимает голову). Ты так странно меня встретила...
Как будто даже испугалась...
Татьяна. Тебе показалось...
Виктор. Показалось?.. Может быть... Все может быть... (Встает, уходит в холл, громко.) Конечно, чего тебе здесь бояться? (Кивает на ружья под потолком.) Вон у тебя сколько стволов!.. (Кричит.) Как у Робинзона Крузо!.. (Меняет тон, жестко.) А где же наш Пятница?.. Наш венецианский мавр?.. Где он?..
Татьяна (сквозь зубы, негромко). Прекрати этот балаган!.. И перестань орать!..
Виктор (ёрничает). А что я такого сказал?.. Я не против, отнюдь... Это Костя говорит, что ему становится тошно от мысли, что каждый четвертый человек на Земле - китаец, а каждый второй или китаец или негр, - а я нет!.. Напротив, мне даже нравится, что человек может быть разным: желтым, черным, красным, белым!..
(Через губу.) Только голубых не люблю... Не понимаю, как это они страдают, мучаются... И, главное, из-за чего?.. Нет, не понимаю... Не разделяю этих возвышенных чувств!..
Татьяна. Ну что ты несешь!.. Что за бред!.. Какие стволы? (Показывает на ружья.) Ты же знаешь, что у них у всех спилены бойки, что это просто палки... из них даже воробья не убьешь...
Виктор (бессильно припадает к дверному косяку, бормочет). Да-да, конечно, мы же такие правильные, такие законопослушные, нам сказали, что в доме нельзя держать боеспособное оружие в готовом к употреблению виде, так мы его малость подпортили... Но это я знаю, а если кто не знает? Вон их тут сколько понавешано
– страшно, аж жуть!.. На кого, интересно?.. Не знаешь?.. Еще не посвятили?..
Смотрит на Татьяну.
Она молча выдерживает его взгляд.
Татьяна. Может быть, ты все-таки сначала поешь?..
Виктор (отворачивается). Я не голоден...
Отступает в холл, встает на табуретку, снимает с балки одно из ружей, спрыгивает на пол, переламывает стволы, осматривает бойки, негромко разговаривает как бы сам с собой.
Виктор. Он ведь так любит эту страну, ее народ, ее законы... Еще бы ему ее не любить!.. Там он был кто?.. Да никто - автослесарь, чужак, черная кость, работяга... А здесь... (Загибает пальцы.) Писатель, лауреат, ветеран войны - знаменитость!.. Причин для патриотизма более чем достаточно... (Смотрит на Татьяну сквозь ружейные стволы.) Ты согласна?..
Татьяна. Нет.
Виктор (щелчком складывает ружье). Что ж, дело твое... Может быть, я и не прав, кто знает?.. Может быть, он там и в самом деле недобитых эсэсовцев выслеживал - кто знает?.. Тайная миссия. Пятая колонна.
Кладет ружье поперек бильярдного стола, идет на веранду.
На Татьяну не смотрит, но она не сводит с него глаз.
Виктор. А почему я не могу свободно продавать людям то, что им нравится?.. Не порнографию, не наркотики - гипсовые копии распятий, где изображен господь наш Иисус Христос в момент принятия им величайших мук и высочайшего страдания?.. Я ведь их не украл, я их сделал вот этими руками. (Вытягивает руки, смотрит на них.) И по какому такому праву любой хам в свинцовой шинели может свести меня в кутузку, где меня могут уделать так, что крестные муки рядом с этой процедурой покажутся семечками?!
Татьяна. Ты и в милиции так объясняешься?
Виктор. Как?
Татьяна. Величайшие муки? Высочайшее страдание?..
Виктор. Конечно. Они ведь тоже в каком-то смысле люди...
Татьяна. Жаль, Костя тебя не слышит...
Виктор. Костя - святой человек. Костю в эти дела впутывать не надо.
Пауза.
Виктор. Где он сейчас?
Татьяна. Костя?
Виктор. Конечно, кто же еще?.. Папа римский?..
Татьяна. На Соловках.
Виктор. Н-да... Впрочем, естественно... Лето... Где ему еще быть, как не на Соловках...
Татьяна. В фольклорной экспедиции...
Виктор (опускаясь в кресло, потягиваясь). Чудесно!.. Поморы... Староверы...
Никаких двойных стандартов. Край земли, человек с собакой, северное сияние и Господь Бог!.. Без посредников... Рерих. Рокуэлл Кент... Как много все-таки на свете хороших людей!..
Откидывает голову, замолкает, закрывает глаза.
Татьяна. Ты очень устал?..
Виктор (улыбается, не открывая глаз). Еще бы... Все время в напряжении... Макс здесь, конечно, тоже не в потолок плевал, но я бы с удовольствием поменялся с ним местами: один, в мастерской, никто не суется, за руки не хватает, льешь себе, красишь - благодать!