Римлянка. Презрение. Рассказы

Моравиа Альберто

Она остановилась перед магазином, чтобы взглянуть, едет ли за ней машина или почему-либо отстала. Это был небольшой военный автомобиль, весь заляпанный грязью. За рулем сидел офицер, и, кроме него, в машине никого не было. Поравнявшись с магазином, он притормозил. Сесть ли ей в машину, подумала она, если пригласит офицер, и решила, что не стоит. Особенно на этой улице портних и модисток, где ее все знают. Отвернувшись, она принялась рассматривать выставленный в витрине шелковый шарф. Несколько дней назад, загоревшись желанием купить его, она интересовалась ценой. Машина проползла за ее спиной вдоль тротуара и поехала дальше. Поглощенная созерцанием вожделенного шарфа, она лишь слегка пожала плечами, словно говоря:

«Скатертью дорожка». Шелковый шарф очень ей нравился, но он был для нее слишком дорог. Поэтому, вдоволь налюбовавшись им, она вспомнила о машине, которой с гордым пренебрежением позволила проехать мимо. Ведь именно из-за этого шарфа, который совсем свел ее с ума, она пококетничала с офицером, весьма недвусмысленно улыбнувшись ему разок-другой. По правде говоря, она вышла сегодня из дому с твердым намерением подцепить кого-нибудь, кто купил бы ей этот шарф. Такой разлад между волей и характером выводил ее из себя. Отчего она не может хоть однажды быть последовательной? Раз уж ступила на эту дорожку, нечего корчить недотрогу.

Она с сожалением оторвала взгляд от шарфа и взглянула на себя в стекло витрины, где была выставлена женская галантерея. Ветер растрепал ей волосы — длинные белокурые пряди падали на лоб и на большие смеющиеся глаза. День выдался морозный и ясный. У нее закоченело лицо, под густым слоем пудры оно казалось бледным и бескровным. Но ее рот казался от этого еще более красным и припухшим. Она была без шляпки, в коричневом пальто, стянутом в талии поясом, со стоячим воротником. Она подумала, что, конечно же, она совсем не похожа на этих ужасных девиц, шляющихся по улицам под руку с солдатами. Внезапно она решила — и как ей показалось, твердо и окончательно — не поддаваться больше соблазнам случайных знакомств. Такое решение вернуло ей беспечное и бездумное спокойствие. Стоя перед витриной, она безмятежно рассматривала себя в стекло и поправляла волосы.

Улица слегка поднималась вверх и заканчивалась площадкой, с которой открывалась широкая панорама города. Посреди площадки возвышался обелиск. Отвернувшись от витрины, она посмотрела в конец улицы и увидела, что машина остановилась у обелиска так, что офицер имел возможность следить за каждым ее движением: если бы она направилась не вверх к площадке, он мог бы сразу же повернуть назад и следовать за ней. «Он ждет меня, он купит мне шарф», — подумала она с радостным облегчением, словно все то время, пока разглядывала себя в зеркале витрины, ее мучали сожаления об упущенной возможности. Она тут же подошла к двери магазина, открыла ее, окликнула хозяйку, с которой была знакома, и попросила отложить для нее шарф до следующего дня. Потом весело направилась к обелиску.

Но еще не дойдя до обелиска, она вдруг вспомнила о решении, принятом ею за несколько минут до этого, и закусила губу, досадливо мотнув головой. Вот чего стоят все ее благие намерения. Она разозлилась на себя. Но не стала поворачивать обратно. Оправдываясь, она сказала себе, что это ничего не изменило бы: офицер все равно догнал бы ее. А теперь она даже не взглянет на него и пройдет мимо, а если он привяжется, отошьет его, да так, что он не посмеет усомниться в ее порядочности.

Выйдя на площадку, она, потупив глаза, прошла мимо машины, подошла к парапету и принялась любоваться открывающимся оттуда видом города. Она великолепно понимала, что останавливаться и смотреть на столь хорошо знакомую ей панораму — значило приглашать офицера вылезти из машины и подойти к ней. Но она подумала, что, в конце концов, в этом нет ничего дурного. От разрешения подойти к ней и, пожалуй, даже заговорить до всего остального еще весьма и весьма далеко. Она облокотилась о парапет и, поправив волосы, взглянула вниз.

Как она и предполагала, офицер подошел и прислонился к парапету рядом с ней. Она украдкой взглянула на него. Он показался ей совсем молоденьким, гораздо моложе ее. У него было круглое, румяное лицо с крупными чертами и маленькие, глубоко посаженные светло-голубые глаза. Положив руки на парапет, он не отрываясь смотрел на крыши домов, чуть ли не с изумлением, словно то, что он их увидел, было для него полной неожиданностью. Она посмотрела на него пристально, бесстыдно, думая при этом, что как только их взгляды встретятся, ему придется заговорить. Но офицер, казалось, не решался обернуться в ее сторону. Время шло, и она все больше злилась на себя за то, что так ясно дает понять, что ждет, когда он станет приставать к ней. При завязывании подобного рода знакомств она всегда испытывала точно такое же раздражение; всякий раз голос мужчины, пытающегося под каким-нибудь предлогом начать с ней разговор, заставлял ее дрожать от злости. Но другие, подумала она, хотя бы брали на себя инициативу. А этот — она совершенно уверена, — если не заговорить с ним самой, не промолвит ни слова. Свирепо уставившись на смущенно молчавшего офицера, она вдруг сказала:

— Хорошая погода, не правда ли?

Офицер тут же обернулся и ответил с глубоким убеждением:

— Чудесная.

Голос у него оказался приятным, вежливым. Потом опять наступило молчание.

«Больше я ему ничего не скажу, — подумала она, досадливо скривив рот. — Постою немного и уйду».

Видно было, что офицер старается побороть свою робость. Наконец, кивнув в сторону машины, он сказал так, словно обычная в таких случаях сделка между ними уже состоялась:

— Поехали.

Она почувствовала, что ноги ее словно бы сами собой рванулись к машине, и еще больше разозлилась.

— Зачем? — спросила она, пристально глядя на него и кокетливо улыбаясь.

— Чтобы побыть вместе, — простодушно ответил офицер.

— А зачем нам быть вместе?

Теперь ей казалось, что она должна держать себя, как добропорядочная дама, неизвестно почему остановленная на улице незнакомым мужчиной и готовая доказать ему, что он ошибся. Молодой человек, видимо, растерялся.

— Чтобы поговорить, — ответил он. И осторожно добавил. — Мы можем зайти в кафе.

— Но я никогда не хожу в кафе.

— Почему?

— Потому, — ответила она, высокомерно и надменно отчеканивая каждый слог, — что я не имею обыкновения ходить в кафе.

— О, — воскликнул офицер, словно сказанное ею заставило его понять очень многое. — Тогда просто покатаемся, — предложил он, снова указывая на машину.

— Я не привыкла кататься с незнакомыми молодыми людьми.

Она увидела, что на этот раз офицер покраснел.

— Меня зовут Брюс, — сказал он. — Гильберт Брюс… а вас?

— Для вас меня никак не зовут, — ответила она, очень довольная тем, что так ловко его отбрила.

Наступило молчание.

— Вы плохо обо мне думаете, — упрямо продолжал офицер. — Но ведь вы не знаете, чего я от вас хочу.

Тут она вконец обозлилась.

— Еще как знаю! — ответила она. — Вы хотите предложить мне деньги за удовольствие приятно провести со мной часок-другой, не так ли?

Она заметила, что он опять покраснел, но промолчал.

— И я знаю даже, — добавила она ехидно, — сколько вы собираетесь мне предложить… Две-три тысячи лир или, может, чуть больше… Не так ли?

Офицер попробовал отшутиться:

— Однако вы неплохо знаете цену.

— Еще бы не знать… Ведь ваши товарищи обычно бывают расторопнее вас и, не разводя канители, сразу называют сумму.

— Мои товарищи смелее меня.

— А потом, — продолжала она, — вы предложите мне еще несколько пачек сигарет.

— Сигарет? Да, конечно, — сказал офицер, пытаясь улыбнуться.

— И пару банок консервов, если я вас попрошу. Не так ли?

Не переставая улыбаться, он слегка кивнул головой. Потом взял ее за руку и сказал смущенно: