Римская волчица. Часть первая
Шрифт:
— Золотой умел понимать меня. Ты — нет. Где он?
У нее вдруг закружилась голова, она еле устояла на ногах.
— Это что сейчас было? — резко спросила она, пытаясь удержать равновесие.
— Я смотрел.
— Еще раз так сделаешь, буду приходить к тебе в скафандре в бронированную камеру! Хватит!
— Так ты выполнишь обещание? — Он совершенно проигнорировал вспышку, как будто это было в порядке вещей — кричать, угрожать камерой. Лицо его приобрело мимику, теперь он смотрел настойчиво, даже требовательно.
Она вдохнула
— Я приняла на себя обязательства позаботиться о флоте Люция, пока он жив. У меня есть обязательства перед Римом. Если тебе что-то нужно, скажи прямо и ясно. Люций обещал закрыть лабораторию? Что-то еще?
— Вы забираете у нас энергию самой жизни. Золотой обещал остановить Катастрофу.
— Почему интересы вашего народа должны превысить для меня интересы моего?
Ксенос оценивающе посмотрел на нее, глаза его сделались совсем прозрачные. Надвинулась легчайшая тень нового головокружения, Электра предупреждающе и гневно вскинула руку и чужак вдруг отступил, не полез ей в голову, полузакрыл веки.
— Я предложил человеку мужчине вылечить Золотого. Почему ты отказываешься? С ним мне было говорить проще.
— Повтори предложение понятным мне образом. То, что ты сказал человеку мужчине, противоречит нашим представлениям о возможном. Как ты можешь его вылечить?
Тайи снова надолго замолк.
— Я далеко от наших рощ, но я покажу. Все живое связано миллионом нитей. — Он заговорил, когда она уже подумала, не уйти ли, и развернулась к двери. Зачем терпеть эти пытки надеждой. — Там в углу стоят лилии. Принеси.
Лилии. И правда, целое ведро, а она и не заметила. Откуда только они тут. И почему она не почувствовала их запах, когда вошла?
— Возьми эту, свежую. — Сам он протянул свою бледную до прозрачности руку и вынул из вазы другую лилию, увядающую. — Смотри.
Пальцы Электры обожгло мгновенным холодом. Лилия вмиг пожухла — пышный распустившийся цветок, тугие тяжелые бутоны, зеленый стебель ссохлись, потемнели, сделались хрупкими. Листья опали, рассыпаясь в мелкий почти черный порошок.
— Это малый пример.
Тайи вернул свою лилию в воду — свежую, благоуханную, с крапинками рыжей пыльцы на изогнутых лепестках.
— Человек мужчина сказал мне, что Золотой жив, но не жив.
Электра повертела в руках ломкий остов. Гнев покинул ее, словно утек сквозь пальцы вместе с краткой жизнью цветка. Осталась опустошенность, даже удивления пока не было.
— Прекрасная и доходчивая демонстрация. Но у Люция не фиксируется активность мозга. Ты можешь и это поправить? Таким же способом?
— Да, могу, если основа его жива.
— И сколько для этого потребуется вырубить лесов? — Там, где только что был гнев, а потом ничего, слабо шевельнулась надежда. Намек на надежду.
Ллир замер, будто бы считая.
— Разумное не оживить неразумным.
В горле сделалось горячо, губы онемели. Она прикусила язык, чтобы не кинуться на приманку, скрестила руки на груди. Помогать
— Подобное подобным, — невыразительно продолжил тайи, закончив подсчет. — Многократно.
Что он такое говорит! Спокойно, спокойно…
— Сколько?
— Я не могу сказать, сколько, здесь вокруг нет ничего живого, мне тяжело. Два, три десятка. — Он будто бы адаптировался, речь стала беглой, паузы между звучанием и движением лицевых мышц сгладились, почти пропали.
— Что с ними станет?
— Они умрут, а он будет жить.
— Это неприемлемо, — она упрямо покачала головой, не желая отдавать свой малый росток надежды. — Нужно набрать сотню добровольцев, две сотни, взять у каждого понемногу, чтобы они остались жить.
— Драконица, это торг?
— Причем тут торговля! — Она опешила. — Мы не совершаем человеческие жертвоприношения. А добровольцев найдется сколько угодно.
Он снова умолк, сдвинул брови.
— Наша раса ценит жизнь превыше всего. Если бы я был рядом со своими деревьями, я бы исцелил Люция Аурелия, не причинив вреда даже этому цветку. Но мы в пустоте. Нельзя взять что-то из ничего.
— Почему нельзя взять у многих по чуть-чуть? — Росточек в груди упрямо не желал умирать.
— Я не случайно проложил путь к Золотому. Один дракон важнее, чем сотни людей или тайи. Важнее, чем страдания, которые испытаю я, которые испытаешь ты. Это известно. Человек пострадал, чтобы привести механическое летающее создание сюда.
Ах вот почему сотрудник Симона до сих пор в состоянии ничем не лучше безумца. Тебя, дорогой тайи, надо все-таки держать в бронированной камере.
— Страдания неизмеримы, а сравнительную стоимость жизней я с тобой обсуждать не стану. В конце концов, у нас существует индекс Рема. Спрошу еще раз. Разве ты не мог оживить лилию, не убивая другой цветок полностью, а взяв от нескольких понемногу? Это называется донорство. Это — приемлемо.
— Такое деяние за пределами моих возможностей. Драконов так мало. Мы слышим всего нескольких. Сделай так, чтобы я мог ему помочь. Придумай.
— Да почему ты называешь его драконом, Юнона и Юпитер!
— Потому что он дракон.
— Ладно, — сказала Электра. — Пожалуй, на сегодня с меня хватит.
Она широко шагала по коридору и с трудом удерживалась, чтобы не пнуть какого-нибудь робота-уборщика, да так, чтобы тот пролетел и вмазался в стену, теряя детальки. Она вышла из прохладных недр… пещеры? грота? в состоянии растерянного изумления, мысли путались, но спустя пару минут отдышалась, в голове прояснилось и ее охватило бешенство. Какого же дьявола! Мало бардака в Сенате, врага на границах, свалившегося на нее флота и управленческих проблем, мало того, что собственный траур по жениху пришлось целиком истратить на работу — так еще эта бледная моль будет говорить загадками, напускать туман, вместо того чтоб выразиться просто и ясно. Фокусы показывать!