Римский орел

Мазин Александр Владимирович

– Не хочу, - отрезал Черепанов.
– Я хочу, чтобы все они исчезли. Бесследно.

Наконец до Азиния дошло, что спорить с кентурионом Черепом бесполезно.

– Ты командуешь, кентурион, - заявил он мрачно.
– Но мои люди делать этого не будут. Мне это не нравится.

– Думаешь, мне нравится?
– буркнул Черепанов.
– У тебя есть земли, субпрефект?

Азиний кивнул.

– Двадцать югеров [Югер - около четверти гектара.] и еще два югера виноградников. И еще производство кирпичное. С него, скажу тебе, моей семьи главный доход и проистекает...

– А тебе понравится, - перебил Черепанов, - когда такие вот громилы сожгут твои виноградники, фабрику кирпичную и вырежут семью?

– Этого не будет, - надменно

заявил Азиний.
– Моя земля в Италии, к востоку от Капуи. Варвары до нее не доберутся. Никогда.

– Они и до Рима доберутся, если с ними цацкаться!
– рявкнул Черепанов.
– Ладно, субпрефект. Вели своим людям выкопать наверху ров: сорок шагов в длину, десять - в ширину. Глубиной в пять локтей. Дерн срезать аккуратно. Он потом понадобится. С остальным мы сами справимся. Опцион!

– У меня есть для тебя работа, Гай, - сказал Черепанов старшему Ингенсу.
– Грязная работа...

К полудню они закончили. На берегу не осталось ни одного германца. Никого и ничего. Никаких следов. Тысячное войско Федорикса попросту растворилось в воздухе.

В этом и состоял замысел Черепанова, который решил, что бесследное исчезновение такого числа людей произведет на их родичей куда больший эффект, чем просто поражение.

Впрочем, кое-что от войска Федорикса все-таки осталось. Помимо обычных трофеев. Это "кое-что" было сложено в большой мешок, который позднее три дня провисел в коптильне одного колбасника, которому за это заплатили аж двадцать динариев.

Естественно, Черепанов составил доклад по всей форме, велел переписать его начисто и отправить старшему кентуриону Феррату.

Спустя три дня он получил "ответ". В лагерь прибыла неполная турма катафрактариев, коим было приказано "сопроводить кентуриона-гастата Геннадия Черепа" в Рим, куда тому следовало прибыть "не позднее пятого дня Сатурналий" [Сатурналии - праздники, посвященные богу Сатурну.], то есть не позднее двадцать второго декабря. А чтобы кентурион успел за оставшееся время преодолеть почти пять сотен миль, ему и сопровождающим предписывалось воспользоваться сменными лошадьми почтовой службы. То есть гонка предстояла еще та. И что ждало на финише - неизвестно.

С другой стороны, катафрактариям предписывалось "сопровождать" Черепанова, а не "доставить". Это слегка обнадеживало. И - Рим! Тот самый Великий Рим. Что таить, Геннадию очень хотелось на него поглядеть.

– Счастливчик!
– с завистью сказал своему кентуриону Тевд Трогус.
– Ты едешь в Рим!

– Подбери слюни, - ответил ему Черепанов.
– Ты поедешь со мной!

– Да?
– Декурион аж подпрыгнул от радости.
– Виват Сатурналии!

И умчался собираться.

– Volentem fata ducunt, nolentem trahunt [Желающего судьба ведет, нежелающего - тащит (лат.).], - пробормотал Черепанов.

На следующее утро они выступили.

Мешок из коптильни колбасника они захватили с собой.

Часть четвертая

РИМСКИЙ ОРЕЛ

Sine dolore est vulnus quod ferendum est cum victoria

[Sine dolore est vulnus quod ferendum est cum victoria (лат.) - У победителей раны не болят (приписывается Публию Сиру).]

Глава первая

РИМ

– Ты был прав, - с чувством произнес Черепанов.
– Это великий город.

– О да!
– Трогус расплылся в улыбке.
– Центр мира!

Они прибыли в Рим через Фламиниевы ворота, а до этого больше двух миль ехали по дороге тысяч надгробий, памятников, монументов, склепов... Во всей империи обочины любой дороги, прилегающей к городу или поселку, служили кладбищем. Нет, не кладбищем - растянувшимся на мили мемориалом многовековой римской славы. Некоторые памятники были восхитительной красоты: башни, колонны, мраморные статуи; иные - попроще: "скромная" стела с барельефом под сенью пары кипарисов; встречались, впрочем, и простые плиты с профилем умершего и лаконичной эпитафией. Все время, пока они ехали по Италийскому полуострову, Черепанова не оставляло ощущение, что он движется по некоему огромному

музею. И дело было не в том, что вокруг третье столетие: к местному колориту он уже привык. Сходное ощущение у него возникало во многих европейских городах, живущих туризмом. Да и не только европейских. В том же Питере - тоже, если, скажем, пройтись от Конюшенной проходными дворами мимо Капеллы к Дворцовой площади. Но здесь это был не отрезок в полкилометра, и даже не исторический центр Праги или Вены. Сотни миль. При том, что все эти великолепные дороги, обрамленные тысячами памятников и статуй, с храмами на холмах и не менее великолепными виллами, - все это было не приманкой для туристов, а утилитарными транспортными артериями для практичных и прагматичных римлян. Что же касается могил, то по их количеству и роскоши надгробий можно было судить о величине и богатстве города еще до того, как впереди покажутся ворота. И хотя большая часть умерших находила успокоение не под щедрым южным солнцем, а в темных колумбариях римских катакомб, любой путник мог за десяток миль до ворот убедиться, что Рим - величайший из городов. А ведь вся эта роскошь придорожного некрополя создавалась, разумеется, вовсе не для того, чтобы поражать воображение варваров.

Только сейчас Черепанов начал по-настоящему понимать, что значит для римских граждан их прошлое. Все эти бесконечные склепы и памятники были символами не смерти, но вечной славы тысячелетнего Города. Нынешние граждане Рима никогда не забывали о выдающихся заслугах предков. И говорили о временах Ромула, как современники Черепанова - о Петре Первом, о временах Юлия Цезаря - словно о временах своих дедов. А войны Траяна, случившиеся более века назад, для Тевда Трогуса, квирита [Квирит - римский гражданин. До 212 г. римское гражданство давало тем, кто им обладал, изрядные привилегии, включая освобождение от ряда налогов. В 212 г. , незадолго до описываемых событий, император Каракалла с целью пополнить казну уничтожил эти привилегии, предоставив римское гражданство всем жителям империи.] в пятнадцатом поколении, были примерно как война в Афгане - для самого Черепанова. Правда, в отличие от Афгана те войны не привели к распаду империи, а расширили ее пределы и умножили славу. Уж если даже бесшабашный, не обремененный великими идеями и напрочь лишенный показного патриотизма парень вроде Трогуса ощущал себя в первую очередь гражданином Рима, то пресловутый Pax Romana, Римский Миропорядок, кое-чего стоил. И Черепанову было приятно ощущать себя частью этого Мира. И приятно было ощущать у себя на пальце золотое кольцо кентуриона, которое приравнивало его к сословию всадников, в то время как звание подполковника, да хоть генерала ВВС России отнюдь не наделяло обладателя этого звания дворянским достоинством.

Ну да это все мелочи. Но именно на этих мелочах держится обратная связь между государством и теми, кто ему служит.

Тем не менее Черепанов был далек от идеализации здешнего общества. Ибо граждане его, точно так же как и современники Черепанова, могли нагадить на мостовую в двадцати шагах от общественного туалета, вход в который стоит медяк.

Справа от дороги катил воды Тибр. Даже в это время года на нем было куда больше судов, чем на Дунае во время навигации. И на дороге было множество людей и повозок. Целая вереница их теснилась у ворот. Товары с возов перегружали на ручные тележки. Как выяснилось, в дневное время движение транспорта по улицами Рима запрещено.

В этой толпе можно было застрять на полдня, если бы командир черепановского эскорта не подошел к делу по-солдатски - направил коня прямо на толпу. Самых нерасторопных и упрямых декурион стимулировал хлыстом. Восторга это ни у кого не вызвало, только шквал ругани, но в толпе образовалась щель, в которую смогли протиснуться остальные. Мимоходом Геннадий огрел своей "кентурионской" дубинкой шустрого воришку, вознамерившегося срезать бляху с узды черепановского коня. Пробившись к воротам, декурион катафрактариев показал стражникам значок правительственного курьера, и те моментально расчистили путь.