Римский орел
Шрифт:
Макрон устал ждать.
— Чем же таким, скажи на милость, эта девица отличается от всех прочих? — вновь стал расспрашивать он. — Что в ней такого, чего нет в других? Говори же.
— Я… я не знаю, — признался Катон.
— Просто тебя зазнобило, и все?
— Вроде того, командир.
— Ну так дай ей понять, что она тебя интересует и что ты готов заплатить ей столько, сколько она запросит. Разумеется, в разумных пределах. Не стоит приучать к девицу к излишествам и вздувать цену для ребят, которые захотят попользоваться ею после тебя. Договорись с ней и действуй.
— Но… — Катон пощелкал пальцами, пытаясь выразить свою мысль. —
— С рабыней? Не смеши людей, парень. Это не лезет ни в какие ворота.
— Ты прав, командир, — согласился поспешно Катон, осознав, что разговор заходит в тупик. — Может, продолжим занятия? Дело есть дело.
— Ну так и не тяни, а смелей приступай к своему делу. — Макрон ухмыльнулся.
— Да, командир. Ну-ка, что это за буква?
Катон протянул центуриону табличку. Тот покачал головой.
— Ну и упрям же ты, малый. Вижу, уперся и стоишь на своем. Ни в какую тебе неохота говорить об этой девице. С другой стороны, оно, может, и правильно, а?
— Так что же с буквами? Мы продолжаем?
— Сказать по правде, — хмуро отозвался Макрон, — охренеть от них можно, от твоих букв. Да и от тебя, кстати, тоже.
ГЛАВА 19
К ночи накануне выступления легиона каждую транспортную единицу его неоднократно проверили на готовность и прочность, а все колеса щедро смазали колесной мазью. Подводы и повозки, груженные необходимым в походе имуществом и снаряжением, выстроились длинными рядами. Вьючные и тягловые животные дожевывали в своих временных загонах за стенами крепости остатки зимнего корма. Писцы, интенданты и прочие штабные служащие, работавшие в последнее время без продыху, теперь были свободны. На прощание они напропалую кутили, кто в лагере, кто в палатках торговцев. Многие покупали у местных германскую брагу, к которой за время пребывания на Рейнской границе успели привыкнуть. Более трезвые и опытные легионеры в последний раз проверяли подгонку снаряжения и, главное, обувь. Что и неудивительно, ведь от лагеря до побережья им предстояло прошагать три сотни миль.
Вся документация легиона уже лежала в погруженных на повозки и опечатанных сундуках, все задолженности местным торговцам были погашены. Семьям командиров, отправлявшимся на юг, в Италию, выдали подорожные, предоставили транспорт и для охраны выделили конный отряд, которому предписывалось сопроводить обоз до Корбументума, а затем повернуть на запад и догнать легион.
По сделавшимся непривычно просторными помещениям опустевшего штабного здания гуляло гулкое эхо. Впрочем, в одной из комнат все еще корпела над чем-то небольшая группа писцов. Проходя мимо них, Веспасиан бросил взгляд на разложенные на столах документы.
— Что это такое?
— В каком смысле, командир? — спросил старший писец, вскочив со стула.
— Над чем вы работаете?
— Размножаем письма госпожи Флавии, которые она намерена разослать всем ведущим работорговцам империи. Она предлагает им сообщить ей характеристики всех имеющихся у них рабов-педагогов.
— Понятно.
— Она сказала, что это твой приказ, командир.
В тоне писца безошибочно угадывалась обида, и Веспасиан почувствовал себя виноватым перед этими хорошо знающими свое дело парнями, вынужденными за полночь, в то время как их товарищи пьют вино, играют в кости или лапают шлюх, заниматься работой, явно не имеющей отношения к их прямым служебным обязанностям.
— Ну, письма,
— Благодарим, командир. Ребята, все слышали, что сказал легат?
Писцы, не мешкая, заткнули чернильницы, насухо вытерли перья и встали.
— Постойте! — окликнул их Веспасиан и, когда они с явной тревогой обернулись к нему, кинул старшему золотую монету. — Закажите выпивку за мой счет. В последние дни вы хорошо потрудились.
Писцы рассыпались в благодарностях и удалились, предвкушая веселую ночь. Веспасиан с завистью смотрел им вслед. Казалось, с той поры, когда он, свежеиспеченный трибун, беззаботно кутил в компании разудалых товарищей, прошли века, а не годы. Воспоминания о бурных ночах и ужасных похмельных рассветах в богатой на наслаждения Сирии всколыхнулись в нем с такой силой, что Веспасиан ощутил внезапную боль. Теперь ему оставалось лишь сожалеть об утраченной юности, которая, казалось, закончилась, прежде чем началась. Ныне он навсегда отделен от всего, что окутано флером веселой беспечности, во-первых, возрастом, а во-вторых, высотой занимаемого поста.
Веспасиан медленно направился к выходу из опустевшего здания, краем глаза отметив, что в кабинете Вителлия все еще горит свет. Трибун был там, он в последнее время вообще проводил много времени в штабе. Слишком много, хотя его обязанности вовсе не требовали того, и эта вспышка усердия казалась легату странной. Однако Веспасиан не мог спросить прямо, что заставляет Вителлия засиживаться за рабочим столом допоздна. В конце концов, трибуну и надлежит быть усердным. А приставать с расспросами к человеку, добросовестно исполняющему свой долг, по меньшей мере, глупо. К тому же, если Вителлий действительно что-нибудь замышляет, малейший признак повышенного внимания может заставить его затаиться. Веспасиан удрученно вздохнул. Его весьма настораживал еще и тот факт, что трибун обзавелся телохранителем. Вообще-то звание дозволяло ему иметь личного стража, однако в полевых гарнизонах это было не принято. До сих пор и Вителлий пренебрегал этой привилегией, но теперь его повсюду сопровождал плотный приземистый малый с физиономией и ухватками наемного убийцы. Так что как ни крути, а все это означало, что старший трибун Второго римского отправляющегося в Британию легиона особа весьма подозрительная и что за ней явно нужен пригляд.
С тех пор как Лавиния была взята в дом легата, Катон потерял покой. Ему так и не удавалось увидеться с ней, хотя он уже несколько раз под надуманными предлогами наносил супруге Веспасиана визиты и, поддерживая беседу, красноречиво вздыхал. Флавию все это несказанно забавляло. В конце концов она не выдержала и рассмеялась.
— Право, Катон, тебе не мешало бы проявлять больше настойчивости.
— Госпожа?
— Ты делаешь вид, что ходишь ко мне, хотя на деле тебе нужна лишь Лавиния. Так почему бы тебе мне о том не сказать?
Катон покраснел и насупился. Флавия вновь рассмеялась.
— О мой Катон, пожалуйста, не сердись! Лучше ответь, ты хочешь увидеть ее?
Катон кивнул.
— Вот и прекрасно. Надеюсь, это устроится. Но сначала нам нужно поговорить.
— О чем, моя госпожа?
— О Лавинии. Ты ведь мало что знаешь о ней.
— Совсем ничего, — ответил Катон. — Я впервые увидел ее в тот же день, что и ты, госпожа.
— То же самое говорит и она.