Ринальдо Ринальдини, атаман разбойников
Шрифт:
Он спросил паломника:
— Можешь ли ты следовать за мной без боязни через ущелья и проходы в скалах?
— Я следую за тобой, — был ответ.
Они достигли развалин. Ринальдо остановился и сказал:
— Прежде чем я введу тебя в свое жилище, я требую, чтобы ты назвал меня, хочу услышать, что ты меня действительно знаешь.
— Я назову тебя рыцарь де ла Чинтра, — был ответ.
— А теперь назови меня моим настоящим именем.
— Ринальдини.
— По твоему голосу я слышу, что ты Астольфо.
— Нет, не Астольфо.
—
— И не Олимпия.
— Ты Олимпия. Я не ошибся.
— Ты ошибся. Отведи меня к себе в комнату… если в этих развалинах есть комнаты… и там ты увидишь мое лицо.
Ринальдо пошел вперед, поднимаясь по старой винтовой лестнице. Паломник следовал за ним. Они вошли в покой Ринальдо.
— Здесь у тебя очень даже мило! — сказал паломник.
Он снял бороду и парик.
Ринальдо, пораженный, уставился на гостя.
— Это ты?
Перед ним стояла Фьяметта. Она, улыбаясь, спросила:
— Так ты меня все-таки узнал? Но рад ли ты, что видишь меня у себя?
— Как ты можешь спрашивать! Но рассказывай, что у тебя есть рассказать.
— Ну что ж, коротко! На нас напали, если можно назвать нападением, когда тебя внезапно арестовывают. Это случилось по просьбе французского посла. Князя Никанора с нами не было. Мне же повезло, я удрала еще прежде, чем нас отправили в Кальяри. Я знала тайный выход из виллы, и через него я сбежала. В Сорини я поступила экономкой к одному сельскому священнику, меня увидела там графиня Лориона и взяла к себе в компаньонки. Она вдова, жила одиноко в деревне, и я, довольная, зажила с ней. Внезапно по всему острову раздалось: Ринальдини возглавляет…
— Шайку разбойников, — вставил он.
— …общество решительных мужчин, — продолжала Фьяметта. — Эти слухи дошли и до нашего деревенского уголка. Графиня день и ночь не знала покоя. С часу на час ждала, что ее ограбят, а то еще и убьют. Она плакала и молилась и так боялась, что и описать невозможно.
— Вот чего я достиг! Даже у старых бабок при упоминании моего имени от страха выступает пот, и они начинают молиться.
— Я не боялась. Придет он, думала я, так ты его поприветствуешь и отдашь все, что имеешь, если он того потребует!
— Какая решимость!
— С тобой надо такой быть. Но моя графиня не думала как я, она печалилась и горевала. Ринальдо не пришел, как я того желала.
— О, если б он это знал!
— Под тяжестью этих желаний и ожиданий умерла графиня, а я набралась отваги, чтобы найти того, кто не приходил.
— И вот ты очутилась в пещерах злосчастья.
— Кто знает, какая тюрьма была бы мне уготована, если б я не сбежала! А здесь я, по крайней мере, нашла любезного тюремщика, не правда ли?
— Но как быть, если тебя найдут в таком обществе, с которым не будут долго церемониться?
— С корсиканским Обществом тоже не будут многоречивыми. А найдут кое-какие документы, так ни одна голова не уцелеет, все слетят. Быть может, наших друзей уже отправили на Корсику, быть может, они уже давно вступили в Бастии на залитый кровью эшафот, ведь французы с очень большим удовольствием видят кровь. Их знает Корсика, их знает весь мир. Умру ли я среди сардинцев или среди истязаемых патриотов, это же все равно. По крайней мере, в Кальяри меня не станут пытать, как делали наши поработители в Бастии и Сан-Фьоренце.
Ринальдо схватил ее руку и сказал:
— Ты остаешься здесь!
Она бросилась ему на шею, воскликнув:
— Я остаюсь с тобой!
Зазвонил колокол у подъемного моста. Ринальдо попросил Фьяметту перейти в соседьюю комнату и опустил мост.
Вошел Джордано. Он спросил, какие будут приказы и какой сегодня пароль. За ним пришли Санардо и Филиппо. А в соседней комнате Фьяметта внимательно слушала их разговор.
— Так как, Санардо, — начал Ринальдо, — ты вернулся с гор?
— Атаман! Это прекрасные горы, они рождают вино и оливковое масло.
— Мы могли бы, значит, заложить там виноградники, выращивать оливки?
— Да, как только нас отсюда изгонят. Все кругом чертовски громко говорят о нас, да так свободно, что мне это вовсе не по нутру. Говорят, что наместник хочет нам показать, кто он таков… Твое имя гуляет по всему краю, как разменная монета. Тебя боятся, и все-таки каждый хочет тебя увидеть.
— Да, на виселице! Какое действо для Кальяри! Но нет, я хотел бы умереть в бою!
— А я, — продолжал Санардо, — завербовал шесть сбежавших с галер рабов, парни — что твои великаны. Они были очень рады, когда я показал им наши пещеры. Они назвали их «дворцы свободы» и омочили скалы слезами. Атаман, если такие парни плачут, значит, они хлебнули лиха. Они конечно же будут сражаться за очаг и пещеру так же, как черт за геенну огненную, за свое подземное царство.
— Пусть покажут нам свое искусство, — сказал Ринальдо.
— Это может случиться очень скоро. В Кальяри уже отливают пули для нас.
— Позаботьтесь о провианте и боеприпасах и наточите ваши клинки, — приказал Ринальдо.
— Кроме людей с галер, я привел с собой еще и геркулеса. Он нашего ремесла человек. Эй, товарищ, входи!
В дверях показался Лодовико и с криком: «Мой атаман!»— бросился к Ринальдо.
— Вот я и опять с тобой, каков уж я есть.
— Как тебе жилось?
— Премерзко! После того как раскрыто было дело с монетами, я хотел пробраться к Чинтио, но… он уже ушел. Если он не спасся бегством, так теперь наверняка ближе к Небу, чем мы. Солдаты чертовски беспощадно положили конец ремеслу всего его сообщества. Неро висит у Рицини в чудесном винограднике. Я видел его. И было это для меня печальным memento mori! Некий контрабандист принял участие в моей судьбе, и на одной из его барок я прибыл на Сардинию. Здесь я услыхал твое имя. Ага! — подумал я, если атаман опять натянул боевые перчатки, так ты ему понадобишься. Я пополз в горы, искал тебя. Тут я наткнулся на одного из твоих людей. Люди одной профессии тотчас узнают друг друга, и вот… я у тебя.