Rise
Шрифт:
— Все наладится, вот увидишь, — ее глаза прожигали мои насквозь, я потерялся в их глубине. — Скоро ты будешь ходить, и все станет проще. Поверь!
— Верю, — я кивнул.
— Так что, — сказала она после небольшой паузы, — ты тренировался в Лондоне?
— Да. Многие часы. Так было проще воспринимать действительность.
— Тогда давай сейчас посмотрим, как у тебя с прогрессом, — предложила она и поднялась с дивана.
За предыдущие шесть дней я научился сидя поднимать ноги, сгибая и разгибая их в коленях, и делать это чуть быстрее, чем делала бы улитка, будь у нее ноги. Это я и показал
Спустя полтора часа я устал так, что мог думать только про сон. Физические нагрузки — отличный способ избавиться от стресса.
— Все, Малфой, иди спать, — сказала Гермиона, когда я невпопад ответил на какой-то ее вопрос.
— Это ты виновата, — обиделся я.
— Конечно, — наигранно согласилась она и ухмыльнулась. — А если серьезно, ты молодец. Делаешь большие успехи.
— Благодаря тебе, — заметил я.
Она улыбнулась мне и подошла к боковой двери, ведущей в подсобку.
— Пойду проверю, все ли там в порядке, перед уходом. Так, на всякий случай. И переставлю подальше несколько опасных склянок.
Я кивнул. Пересев на свое кресло, я направил его к двери, но внезапно заметил листок пергамента, лежащий под письменным столом и переместился туда, чтобы его поднять, решив, что иначе какой-нибудь студент останется без баллов за свое эссе, тем более, что лист и так был небольшим, а значит, автор не особо умен, ведь надо было понимать, что Грейнджер любит объемные труды, такие, как она делала, будучи ученицей Хогвартса.
Когда пергамент оказался у меня в руках, до меня дошло, что это вовсе не эссе или контрольная. Это было письмо. И мои глаза уже успели выхватить из него несколько строчек. Оглянувшись через плечо и поняв, что Гермиона все еще была в подсобке, я поколебался не больше двух секунд; ревность приказала засунуть порядочность в дальний угол сознания, и я принялся быстро читать.
Дорогая Гермиона!
Хочу еще поблагодарить тебя за прекрасный день в Лондоне. Никогда еще мне не было так интересно и весело в компании очаровательной и невероятно умной девушки. Гарри мне много о тебе рассказывал, но даже он не смог облечь в слова все твои достоинства. Ты — бриллиант, всю красоту которого может рассмотреть только тот, кто будет смотреть на тебя во все глаза, наблюдать день и ночь, и то останутся еще невидимые, непознанные грани.
Сегодня ты ходишь хмурая и озадаченная, и я в растерянности. Улыбка на твоем лице всегда прекрасна, поэтому мне бы хотелось видеть ее постоянно. Так что если я в силах сделать что-то, что решит твои проблемы и вернет тебе хорошее настроение, только скажи — и я все для тебя сделаю.
С тобой рядом очень хорошо и спокойно. Надеюсь, наши беседы по вечерам станут доброй традицией. И вообще, я за наши частые встречи. А ты?
Искренне твой, Питер
Дочитав, я тут же положил письмо на стол и быстро переместился к входной двери. “Искренне твой”… Как это было… мерзко. Сейчас я бы многое отдал, чтобы узнать, каков был ее ответ на это письмо. А еще больше я бы отдал за то, чтобы сам мог ей такое написать.
— Я ухожу, Грейнджер, — получилось как-то слишком громко.
Она, слегка озадаченная, вышла из подсобки.
— Малфой, у меня пропало вредящее зелье. Позавчера еще стояло на месте, а сейчас его нет. Я точно уверена, что не брала его и наверняка никому не давала и не разрешала взять.
— Мерлин! Грейнджер, это же яд! Зачем он такой порядочной волшебнице, как ты?
— Да не нужен он мне! Он достался мне вместе с этим кабинетом. Стоял в одном из шкафов. Ну я его и унесла в подсобку, подальше от любопытных глаз.
— Это чьих глаз? — обиделся я. — Моих?
— Не передергивай! Мало ли кто может сюда зайти.
— Вот, похоже, кто-то и зашел… — мрачно подытожил я.
— Дверь я запираю, да и мало кому вообще известно, что эта лаборатория моя. Не представляю, кто мог сюда пробраться.
— Я знаю одного человека, который подходит под описание… — начал я.
— Это не Питер! — отрезала она.
— Ладно, думай, как хочешь, — поморщившись сказал я, — только будь осторожна, Грейнджер. Что-то точно происходит. Что-то совершенно нехорошее.
— Ты тоже, пожалуйста, будь осторожен.
— Буду. До встречи.
— Спокойной ночи, — пожелала мне Гермиона, и я переместился за дверь, осторожно прикрыв ее за собой.
Спустя пять минут я уже был в своей спальне. Беглым взглядом осмотрел все вокруг — я не был в этой комнате с той самой ночи, когда кто-то меня душил, и мне показалось, что все здесь осталось как прежде: вещи лежали на своих местах, равно как и мебель никуда не делась и не переместилась, даже легкий беспорядок на моей прикроватной тумбочке остался прежним. Райта в комнате не было, но его мантия небрежно висела на спинке стула, а на подушке лежала какая-то раскрытая книга и исписанные, кое-где расчерченные листы пергамента. Я не стал подходить проверять, что там было написано — меня это не касалось.
Открыв ящик своей тумбочки, чтобы сложить в него лежащие сверху книги, я на мгновение застыл. Там лежали два флакона с зельем. И все бы ничего, если бы не тот факт, что Тинки уничтожил все мои запасы зелий, какие только смог найти, и мадам Помфри категорически запретила без ее ведома приносить мне любые зелья.
На этих флаконах были наклеены маленькие ярлычки с надписью “обезболивающее зелье”. Я недоверчиво уставился на них. В том, что эти флаконы были не мои, я не сомневался ни секунды. Но кто и, главное, зачем принес их и положил ко мне в ящик, было загадкой. Открывать их могло быть опасной затеей, так что я закрыл ящик, так и не переложив туда книги, и позвал Тинки.
— Хозяину Драко что-то нужно? — спросил он, как только появился.
— Да, ответь мне на вопрос. Ты приносил сюда вот эти зелья? — я аккуратно открыл ящик и указал эльфу на два флакона.
Он отрицательно помотал головой.
— Тинки ничего не приносил, только забирал все зелья, которые у молодого хозяина были. Это было еще тогда, когда хозяин сильно заболел и не просыпался, — он утер слезу и шмыгнул носом.
— Спокойно, со мной все в порядке, помнишь? — попытался утешить его я.