Рискованное приключение
Шрифт:
— О, помолчи. Я прекрасно помню, что ты не приставал ко мне, когда я была связана. И прошлой ночью мне пришлось немало потрудиться, чтобы подбить тебя на то… что мы сделали.
— Совокупление на полу, — предавался воспоминаниям Форт, — потом в постели, затем даже на гробу…
С горящим лицом Эльф сжала кулачки и издала вопль полного отчаяния.
— …и еще, да, вспомнил, в самом гробу. — Он повернулся к ней с выражением притворного сочувствия. — Я просто поражен, как ты еще можешь ходить.
Эльф отвернулась:
— Наверное,
— Наверное, нет. — Ротгар нежно дотронулся до ее плеча. — Как это ни грустно, но, боюсь, тебя ненавидит он, иначе не стал бы так позорить.
Она шагнула в его объятия, и он крепко прижал ее к себе, как бы без слов говоря, что вся его сила и любовь, как всегда, с ней. Эльф была готова расплакаться от стыда за то, что натворила.
— Я поражен, — сказал Ротгар. — Я всегда считал, что ты последний человек на свете, кто способен вызвать в ком-то подобное ожесточение.
— У него есть основания, Бей. Не очень веские, но есть. — Она оторвалась от брата и посмотрела в циничные глаза Форта. — Я переоделась, и он не узнал меня. А когда был очень уязвим, я приставала к нему с больными для него вопросами. Думала, так лучше. Но граф рассказал мне больше, чем стал бы рассказывать Маллорану. Надеюсь, наступит день, когда он простит меня.
— Моя дорогая Эльф, — задушевно проговорил Форт. — Видимо, от всех треволнений ты немного помешалась. Этого дня не будет. Шон собирается убить меня. Должен признаться, я не рассчитывал, что он здесь объявится. Как ты помнишь, я однажды упражнялся с ним на шпагах. Хотя я с тех пор усердно работал над собой, но все еще ученик по сравнению с этим признанным мастером.
— Ни один из моих братьев не убьет тебя без моего разрешения. — Она повернулась к Ротгару:
— Ведь так?
После секундной заминки тот произнес:
— По этой причине-нет.
При этих словах Форт поднял глаза на Ротгара:
— Меня поражает ваша нечеловеческая выдержка. Могу я по крайней мере рассчитывать, что вы ее хотя бы отлупите?
— Сомневаюсь. Можете отнестись к этому, как вам угодно. Эльф, выйди.
Эльф видела, чего стоило брату его спокойствие. Отчаявшись найти слова, чтобы помочь делу, она вышла из комнаты.
Сафо ждала в холле, перекинув через руку черную мужскую одежду.
— Это не понадобится Уолгрейву? Я посылала к нему домой, но кажется, саван придется более кстати.
— Насколько я поняла, смерть ему не грозит. — Чувствуя, как дрожат губы, Эльф коснулась камзола, узнав пуговицы, которые трогала в Летнюю ночь, когда была с ним в его лодке.
— О Боже, я — причина всех несчастий.
— Вовсе нет. — Рука Сафо обвилась вокруг нее. — Моя философия заключается в том, что во всех бедах виновны мужчины, и пусть они сами с ними справляются.
Проводив взглядом сестру, Ротгар некоторое время молча изучал закрытую дверь, прежде чем повернуться к Форту.
— Не надо напрягаться. У меня нет ни малейшего намерения прикасаться к вам.
Форт
— В таком случае, полагаю, я буду избит словами. А вы не подумали, что, имея такого отца, как мой, я натер себе от этого изрядное число мозолей и практически неуязвим?
— Вы меня очень удивите, если будете утверждать, что он ограничивался нравоучениями. Честно говоря, Уолгрейв, я хотел извиниться перед вами.
Глаза Форта открылись и остановились на его собеседнике.
— Теперь моя очередь удивляться.
— Я ожидал подобной реакции. Мое отношение к тому, что произошло между вами и моей сестрой, целиком зависит от дальнейшего развития событий. Но это никак не связано с моим прегрешением, которое состоит в том, что я вас недооценил.
— Я несколько сбит с толку, но заинтригован.
Ротгар пересел в кресло, стоявшее перед диваном.
— До того как Шон увлекся Частити, вы были для меня не более чем именем, и интересовали меня разве что как сын моего врага. Я полагал, что вы заурядный щеголь, все мечты которого сводятся к оружию, женщинам и вину.
— Ах, незабываемые дни…
Не обращая внимания на его реплику, маркиз продолжал:
— Вступив в права наследства слишком рано, я избежал унылого существования в тени отца, который не давал бы возможности сыну себя проявить. А непосредственный контакт с вами по делу Частити, окончательно убедил меня в вашей незначительности. Впрочем, пока не дошло до дуэли.
— Вы не ожидали, что я способен признать поражение и не дуться, как обиженный подросток?
— Именно.
Форт пристально посмотрел на маркиза:
— Не припомню, чтобы ваше отношение сколько-нибудь смягчилось.
— Свои чувства я храню при себе. К тому же отнюдь не смягчился, а просто отметил этот факт, но забыл принять его к сведению. Вы совершенно справедливо полагаете, что я сделал все возможное, используя вас как пешку в своих планах уничтожить вашего отца.
Форт со свистом втянул воздух.
— Неужели вы думаете, достаточно извиниться — и все в порядке?
— Ни в коей мере. Извинения, в сущности, ничего не меняют. Я прошу у вас прощения в надежде облегчить собственную совесть. Возможно, это поможет вам примириться с самим собой. Я не намерен извиняться за то, что использовал вас. Это была безупречная стратегия.
— Да что вы. Может, и меня убедите?
— Это входит в мои намерения. В тот вечер у меня не было никакого четкого плана, кроме решимости представить вашему отцу доказательства его измены и заставить его тем самым согласиться на брак Частити. Не скрою, я надеялся довести его до самоубийства, так как считал его слишком опасным, чтобы позволить ему свободно разгуливать. Но никак не ожидал, что он сам попытается кого-нибудь убить. А следовало бы. Самоубийство, возможно, является самым жестоким актом признания собственной вины. Ваш отец никогда ни в чем себя не винил.