Рисунки на обоях
Шрифт:
"Я играю вашими умами, - подумал он.
– А между тем у меня самого, похоже, крышу сносит окончательно".
Пошёл в магазин. Надо было купить сигарет.
Письмо второе. "Целую вас через сотни разъединяющих вёрст"
Чашки крепкого чая, немецкие тексты, холод пронизывающего сквозняка, знакомые тени, звуки и запахи окутывали, с ними Рен давно был на "ты". До мелочей грустные песни Арбениной доносились из древнего двухкассетника. Словарь уже минут сорок лежал открытым на одной странице, ручка легко скользила по бумаге, рождая весьма приближенные к оригиналу строки на родном языке. Неожиданно ручка упала и покатилась по столу. Вопросы, возникающие в сознании, были немыми
Вошла Лера и поставила на стол увеличительное зеркало. Лицо было слегка опухшим, на нём не было никакого выражения, только недельная щетина и отпечаток нескольких бессонных ночей. Он подумал, что ещё не сражён наповал, достал в прихожей из ножен коллекционный меч, на который работал два года. Демонстративным жестом провёл пальцем по острому лезвию. Налил в тонкий бокал коньяку, пригубил, оставил на кухонном столе, потом заметил, что пыль исчезла, но не решился подсчитать, когда. Ему снилась сегодня кровь, а он почти перестал различать сны и реальность.
Он вспомнил, как отчаянно робко целовал её волосы и удивлялся, что никто не испытывает его раздражения по поводу множества лиц и запахов в своём самодовольстве.
Перевернув лист с переводом, Рен принялся рисовать акварелью, окуная кисточку в воду для кактуса, предусмотрительно оставленную Лерой. Картинка получилась абстрактной, в ней переплетались синие, зелёные и золотистые линии. На столе лежало жёлтое яблоко. Рен взял ручку и проткнул его насквозь по центру. Через образовавшееся отверстие можно было рассматривать предметы, а ручка временно перестала писать. По комнате рассыпался дым только что зажжённой сигареты. Рен устало опустился в кожаное кресло, предмет гордости собственной обстановки, изрядно потрёпанный и категорически неудобный. В голове плыли немецкие рифмы, знакомые в какой-то прошлой жизни. Ставил эксперименты со своим зрением, пока не закружилась голова. Хотелось спрятаться за потоками воды - они стали лейтмотивом нескольких последних дней, к ним стремилась душа. При этой мысли Рен увидел осмысленные очертания в абстракции своего рисунка - вода на солнце. С тех пор им овладела мания: на протяжении месяца он отрабатывал технику изображения воды. Всё началось с репродукций - он воспроизводил их раз за разом, пока не достигал максимальной для своих способностей точности. Он варьировал их, добавлял одну за другой несуществующие детали, пропадал на целые дни в созерцании мрачной воды городских водоёмов. Лера умудрялась где-то продавать его картины, но он не замечал их исчезновения в своём стремлении к совершенству. Он создал первый шедевр на альбомном листе, полностью самобытный и законченный, за несколько дней до наступления зимы.
– У нас нет денег, - печально сообщила Лера.
– Совсем нет. Я ничего не могу придумать до зарплаты 6 числа.
– Нужно взять в долг.
– Не у кого. Я ещё далеко не со всеми расплатилась. Ты не позвонишь Эрволю?
– Чтобы завершить процесс самоуничтожения, - пробормотал он.
– А сколько нам нужно денег, собственно говоря?
– В бессрочный и беспроцентный кредит, - она улыбнулась, - без твоих красок и сигарет хватило бы тысячи, знаешь?
– Я позвоню, - ответил он равнодушно.
– Взгляни.
Она посмотрела на картину.
– Это очень красиво. Можно мне взять её?
– Пока нет. Но тысячи за неё не выручишь, верно?
– Верно. Тем более так быстро. Рен, я устала изворачиваться.
– Ты уйдёшь?
– Нет, что ты, мне здесь хорошо.
Она показалась испуганной, будто подумала, что он хочет выгнать её. Но он вдруг обнял её и прижал к себе. Она вздрогнула, покорилась.
– Всё будет хорошо, когда я пойму...
– Наверное. А что ты пытаешься понять?
– Пытаюсь понять, что есть совершенство. Но что-то не складывается. В этой
На лице Рена скользнуло отсутствующее выражение.
– А ведь я не знала, что ты художник.
– Я не художник. Я ищу. Что-то давно потерянное.
Он замолчал, а она исчезла. Номер был набран быстро и уверенно, а несколько последовавших длинных гудков вселили надежду. Она оборвалась безошибочно знакомым "Алло".
– Привет.
Молчание, похожее на тишину.
– Привет. Рад, что ты позвонил. Как ты?
– Почти хорошо. Сегодня я нашёл... В общем, сделал первый шаг. Если ты ко мне заглянешь, я покажу тебе рисунок.
– Мы не виделись полгода. Ты уверен, что стоит встречаться?
– Да. Я, собственно говоря, звоню, чтобы попросить денег в долг.
– Вот как.
Нервный смех в том конце трубки. В его голосе было столько надежды, почти мольбы, что Рен готов был почувствовать стыд за невольные эмоции. Разговор оборвался без цифр. Но Рен точно знал, когда его ждать. И знал, какой откат сулит эта встреча. Но он не делал никакой жертвы, просто пришло время. Без этого визита следующий шаг был невозможен, немыслим. Хотя он ещё не понимал точно зачем, просто так было нужно. В темноте окна закружились снежинки, и заманчивым показался путь с 14 этажа.
Письмо третье "Счастлив, кто тебя не встретил на своём пути"
Он ненавидел убийц. Он ненавидел себя, понимая, что способен на убийство. Он лениво листал радиоволны, пытаясь найти настроение для новой картины. Проще всего было бы раз за разом повторять прежнее творение, чтобы запомнить каждый оттенок его красок, но это занятие Рен отложил до окончания нового поиска. Привлекла внимание какая-то попсовая волна, звуки делились на составляющие удивительно легко, и Рен с тоской подумал о том, насколько он несовершенен. Однажды в поле его зрения попала девушка, лёгкая, жёсткая, холодная и пустая с виду. Очарованный, он каждый раз знал, о чём она хочет говорить, и смущённо заводил речь о другом. А она грустила и смеялась, всегда играя уверенно заученную роль, и эта игра настолько стала её частью, что казалась естественной. Рен заставил себя не слышать нот и инструментов, улавливая лишь общую эмоциональную окраску мелодии. Скрипки бесновались увертюрой к "Вильгельму Теллю", и он не мог заставить себя не слышать этих сумасшедших, но прекрасных в безумстве скрипок. В пепельнице тлел бычок, нервы питались музыкой, взгляд блуждал между зашторенным небом и осыпающимся потолком. В новостях вещали исключительно о Питере, Рен решил не слушать больше новости, они утомляли. Он притворялся занятым в неизменном ожидании звонка. Предчувствия клятвенно обещали обмануть, воздух рассерженно преследовал ощущением небес. Комната бездумно наполнилась молодой прошлой Земфирой, и Рен пожалел о том, что вычеркнул её из своих музыкальных пристрастий вместе с большинством других общественно любимых артистов. Переключил на "Garbage", тоже порядком позабытый и быстро сменившийся Joe Dassin'ом. Звонок прозвучал металлически. И немного электронно двумя спускающимися нотами. Каждый шаг был перелётом через огненную реку, от скорости замедленного действия воздух и предметы беззвучно сливались в хлёсткий туман.
– Сегодня по телеку показывают "Приключения Электроника". Я анонс видел.
– Хочешь чаю?
– Пожалуй, нет.
Эрволь вступил в опустевшую притихшую комнату, поймал взглядом пепельницу, опустился на диван. Рен придал его движениям отрывистость своего восприятия. Он был по-прежнему великолепен, по-прежнему юн, по-прежнему уверен и блестящ. И так похож на свои телефонные реплики, будто не было черты вечности, разделившей встречи.
– Когда мне было 17, из-за моей сестрёнки парень выбросился из окна. Знаешь эту историю?
– Нет, но это просто.
– Да, он был пьян. И ему было лет 16.
– Ты подружился с цифрами?
– Что ты. Только происходящее кажется мне комедией.
– В таком случае это кукольный театр, а мы - марионетки.
– Ты не знал, что это слово похоже на уменьшительное женское имя?
Напряжение резко упало, зазвенела тишина, туман вокруг предметов рассеялся.
– Не имею представления о его происхождении.
– Я хочу видеть рисунок.
– Да будет он осквернён, пошли.