Рисунки на обоях

Tay Ewigkeit

– Пока не сбегу. Кажется, Лера недовольна.

– Ты прав. Но наплевать. Надеюсь, ты не будешь особенно высовываться из моей комнаты.

– Зря надеешься. Я намерен использовать всё жилищное пространство.

– Тебе не звонил Эрволь?
– спросил Рен, чуть нахмурившись.

– В последние дни нет. Наверное, позабыл обо мне.

– Мы с тобой... Как он на это посмотрит?

Крис пожал плечами.

– Не думаю, что он обрадуется. Но это неважно. Я люблю тебя.

– Что?!

– Я люблю тебя.

Крис выглядел невозмутимым.

Кровь ударила Рену в голову, явственно проступили рисунки на обоях.

– Какого чёрта, - сдавленно пробормотал он.
– Ты вовсе не обязан меня любить.

– Не злись.

Я не сказал ничего плохого, в конце концов.

– Кристиан, моя любовь не должна быть взаимной.

Крис поглядел на него с удивлением, и в глазах его блеснули первые лучи весны.

Письмо одиннадцатое "Что-то мелькнуло, - знакомая грусть, старой тоски переливы..."

Эрволь позвонил только через неделю.

– У меня наконец появилась возможность выйти на связь, - сказал он.
– Как ты? Рисуешь?

– Да. То есть нет почти. Немного работаю, немного учусь. И сижу над переводами.

– Странно. Неужели вернулся к прежней жизни?

– Вряд ли. Скорее начал новую.

– Мне не хватает тебя. Знаешь, теперь, пожалуй, я больше не буду делать таких перерывов между звонками. Как Крис?

– В порядке. Нелогичен. Непоследователен, как всегда.

– Ты нервничаешь? Вы тесно общаетесь?

– Да.

– Ты спишь с ним?

– Ага, - мрачно.

– И как ты мог?
– Эрволь неожиданно рассмеялся.
– Я завидую тебе.

– Почему?

– Потому что я сейчас слишком далеко. А он прекрасен.

– Скучаешь по нему?

– Пожалуй. Хотя не больше, чем по нашим беседам.

Они оставили разговор о Крисе быстро. Впереди было ещё много нераскрытых тем. Опуская трубку на рычаг спустя пару часов, Рен увидел своего рыжего, замершего в дверях.

– Ты боишься?

– Да. Он тоже светился после разговоров с тобой. Почему я не могу дать вам этого света?

– Ты многое можешь нам дать, правда. Крис, мне не хотелось бы...

Кристиан покачал головой, приложил палец к его губам.

– Знаешь, чего я хотел... В общем, я всегда знал, что, несмотря на то, что Эрволь меня любит, мне не заполнить его жизни. С тобой мне казалось, что эмоциональный подъём, который я вызываю в тебе, и есть то, чего я так ждал. Когда я смотрел на тебя сейчас, мне стало ясно, как я ошибался.

Рен отогнал ощущение горечи.

– Крис, хочешь, я на тебя женюсь?

– Идиот, - прошипел Кристиан.
– Ненавижу тебя. Ненавижу вас обоих.

Рен стал чертить узор на клетчатом листе, размышляя о том, что потоки воды с нежностью убивают. За темнотой оконного стекла пробивался последний, неуверенный и будто несвоевременный мороз. Было так приятно, когда Крис среди ночи прижался к нему под одеялом, живым теплом и мокрыми от слёз щеками.

Лера притащила Рена на совершенно не интересное ему сборище. Ей казалось, что он мало общается и ему нужно расширять круг знакомств. Ему было стыдно, потому что он понимал, что обижал её нарушением их одиночества на двоих, что она не успела привыкнуть и к прежнему его образу жизни, а теперь тщетно пыталась повлиять на то, что он ещё больше отдалялся от неё. Рен сидел на подоконнике и смотрел на снежинки. Они летели, казалось, вверх, а не вниз. Было ещё светло, но в помещении горел электрический свет. Человек семь народу увлечённо беседовали на тему связи и соответствия литературы и живописи, запивая дискуссию полусладким красным вином. Рен открыл окно и зажёг сигарету. Дым быстро давяще наполнил лёгкие. Обзор из окна был весьма ограниченным. Всё, что он видел - стена здания, весьма обшарпанного, и далёкое голое дерево, возвышающееся над постройкой. Долетавшие до него отрывки разговора раздражали суетностью и пафосной самоуверенностью. Из музыкального центра доносились тихие аккорды классического фортепьянного произведения. Они казались Рену мучительно знакомыми, но он не

мог точно вспомнить, что это. "Наверное, Лист", - подумал он. Мелодия идеально подходила под его настроение. Мысленно он был с Крисом, который пропадал в обществе своих приятелей, с которыми Рен не слишком был способен наладить контакт. Как и с теми, кто был здесь. Лениво щёлкая по кнопкам мобильника, он набрал смску, путая слова. Они переплелись тихонько, составив набросок будущей картины. Рен любил наброски, потому что они могли сколь угодно обещать, что картина будет прекрасной. Сообщение о доставке дало знать, что Крис, скорее всего, мобильник отключил. Он любил скрываться, недаром прятался вечно за своими рыжими кудрями. Рен задумался над тем, что опьянение Крисом прошло, и разозлился на себя за непостоянство. Эрволь говорил на эту тему с нескрываемой горечью, чуть скрашенной иронией. Ветер сметал с крыши низенького домика снег, становилось всё темнее, но не из-за позднего часа, а из-за того, что беззлобные тучи всё плотнее окутывали небо. Рен закашлялся, когда на него налетел порыв ветра с колкими крупными снежинками. Приятели Леры заговорили о том, что люди должны быстро взрослеть, отводя детству лишь неизбежно назначенное природой время. Рен пожал плечами, закрыл окно, но остался на подоконнике. Ему не хотелось спорить, подсознательно он считал себя выше этого, хотя и не отдавал себе в этом отчёта и списывал всё на лень. Мобильник в кармане джинсов завибрировал, и Рен поднёс трубку к уху.

– Когда ты вернёшься домой?
– спросил глубокий голос Криса.
– Я люблю тебя.

Рен улыбнулся и понял, что ему пора.

Письмо двенадцатое "Испепели меня, черное солнце -- ночь!"

Невесёлый весенний дождик нехотя падал с молочного неба. Улицы казались пустынными, хотя на них объёмно пестрели зонтики прохожих. Было спокойно и немного мрачно. Где-то далеко слышался шум потока машин. Рен шагал по улице и стремился не слышать обрывков чужих разговоров, вдумываясь в слова, слышимые только в сознании. Он говорил с ней и надеялся услышать ответ.

"Хочешь, я расплавлю радиоактивным взглядом эту нелепую мостовую?"

"Хочешь, я расправлю наши крылья и мы полетим над ночным морем, отражающим звёзды?"

Рен тёк тенью сквозь безликую разноцветную спешащую куда-то по мокрому асфальту толпу, и толпа сочилась сквозь него, не замечая его полубезумного взгляда. Город проплывал мимо, осторожный и уверенный.

Шум проспекта оглушил, прорываясь сквозь наушники, в которых капли дождя вторили погоде. Чёрная, блестящая от дождя машина затормозила рядом, задняя дверь открылась резким взмахом подрезанного крыла. Рен встретил взгляд Эрволя и забрался на сиденье. Рукопожатие - крепкое, цепкое, тёплое.

– Ты надолго?

– На несколько дней. Окончательно вернусь не раньше новой осени. У нас есть сегодня и несколько часов из завтра. Не убежишь?

Рен покачал головой.

Они так давно не говорили глаза в глаза, что беседа в затемнённой кабинке пустого в столь ранний час бара промелькнула в вязких полуфразах, которых не хватило на то, чтобы довести до конца хотя бы пару мыслей. Эрволь был прежним, и незнакомые ноты, которые Рен, как ему казалось, порой улавливал в нём, быстро вплетались в общую знакомую мелодию.

Квартира Эрволя не хранила никаких следов долгого отсутствия хозяев, видимо ожив за те несколько часов, что владелец провёл в ней после прилёта. Комнату наполнили чистые и сочные звуки Deep Purple, а в открытые окна врывался мокрый весенний ветер.

– Пока ты окончательно не напился, расскажи мне о рисунках.

– Ты всё знаешь.

Эрволь нахмурился. Пламя свечей поплыло, задрожало от сквозняка, замерцало вспышками на гранях бокалов.

– Там, над морем...
– Рен смолк, будто не умел подобрать слов.
– Там хочется летать.