Ритуал последней брачной ночи
Шрифт:
— Хорошо, обещаю вам, что, когда все это кончится я обязательно со всем ознакомлюсь… Обещаю. А теперь Что мы будем делать теперь?
Но его уже не было рядом со мной: А спустя несколько мгновений где-то впереди возник мутный четырехугольник света — должно быть, Рейно открыл дверь в комнату.
— Идите сюда, — позвал он.
Я двинулась на свет и на голос.
Рейно отирался у окна, внимательно разглядывая буквы за стеклом. Сомнений быть не могло: это то самое окно, возле которого стояла с розой в руках Алла Кодрина. Убедившись в этом окончательно, Рейно задернул шторы. И включил
Вне всякого сомнения, это было жилище мужчины. Причем мужчины одинокого. И не отличающегося суровостью нравов. Огромный разобранный диван с черным бельем (ветхозаветный сексуальный писк), зеркальный потолок; музыкальный центр и телевизор с видиком, стоящие прямо на полу, внушительное количество дорогих бутылок в подбрюшье журнального столика… И огромный плакат американской актрисы Деми Мур (полная обнаженка на последнем месяце беременности).
— Н-да, — сказала я с несвойственной мне и потому пугающей брезгливостью в голосе. — Гнездо разврата…
— Ну, не будьте так нетерпимы, Варя, — призвал меня к снисхождению Рейно. — Я понимаю, целомудрие украшает женщину… Но это самая обыкновенная мужская квартира… У меня у самого…
Я выразительно посмотрела на Рейно, и он тотчас же заткнулся.
— Что будем делать?
— Поищем следы пребывания покойной. Раз уж именно поэтому мы здесь. — Все-таки в практичности и трезвом подходе к делу Рейно не откажешь.
— И каким образом мы будем искать эти следы? И что это за следы?
— Все, что угодно. — Рейно принялся обшаривать комнату голодными глазами розыскной собаки. — Фотографии, записки, пленки, письма… Если, конечно, повезет. Начинайте со стола, а я займусь книжным шкафом. И всем остальным…
Я критически осмотрела книжный массив, тянущийся от стены к стене, и письменный стол, который казался инородным телом в этом несколько фривольном помещении.
— Да здесь работы не на один час…
— А что делать? — отозвался Рейно. — Впрягайтесь. Прежде чем подойти к столу, я ухватила бутылку экзотического виски «Lagavulin» и прилагающийся к нему довольно чистый стакан. Но стоило мне только отвинтить пробку, как Рейно коршуном налетел на меня.
— Не вздумайте прикасаться к выпивке, — запричитал он, вытирая захватанные мной стеклянные поверхности носовым платком.
— Отпечатки. Понятно. Век живи — век учись.
— Не только отпечатки. — Рейно достал из бездонных жилетных карманов пару тонких перчаток и протянул их мне. — Вы не должны злоупотреблять ситуацией и мелко обворовывать хозяев…
— В каком плане — обворовывать?
— Это чужая выпивка. Вы за нее не платили. Нельзя брать чужое…
Я открыла рот и несколько мгновений в безмолвном изумлении взирала на Рейно. Полусумасшедший частный Детектив, стоя во взломанной квартире, выговаривает мне! И по какому поводу!.. «Нельзя брать чужое», надо же!..
— Давно вышли? — елейным голосом спросила я:
— Откуда?
— Из психиатрической клиники. То, что вы говорите, это параноидальный бред. Сумеречное помрачение сознания…
«И врожденная субдебильность», — хотела добавить я но вовремя промолчала. Все эти мудреные термины я помнила еще со времен моей первой школьной влюбленности в Сюлева Хааса. Сюлев уже тогда мечтал о карьере врача-психиатра и в перерывах между юношеским сексом читал мне книжку «Популярная психиатрия».
— Да? — эстонец засопел. — Вы, русские, ужасные люди. Обыкновенную человеческую порядочность расцениваете как бред. И к тому же норовите стянуть то, что плохо лежит. Если так будет продолжаться и дальше, вы никогда не вступите в Европейское сообщество!
Спокойно, Варвара. Главное сейчас — не дать увязнуть во всех этих, прости господи, морально-этических проблемах. Ни себе, ни ему.
Я демонстративно повернулась спиной к мученику идей и кристаллу справедливости и бросила:
— Занимайтесь тем, за чем пришли. У нас не так много времени.
После этого я отправилась к письменному столу и осмотрела фронт работ, который мне предстоял. Стол был самым обыкновенным, двухтумбовым, с тремя выдвижными ящиками на каждой стороне. На поверхность стола были нашлепаны куски использованной жвачки — самых разных форм и размеров. Мысль о том, что мне придется копаться в чужих вещах, нисколько меня Не смущала. В своей прошлой — такой далекой, такой безоблачной и такой не праведной жизни я иногда позволяла себе запустить руку в карман клиента.
В чисто ознакомительных целях.
После нескольких подобных экскурсий мною был создан портрет среднестатистического мужского кармана. В нем обычно находились:
— рентгеновские снимки зубов;
— спичечные коробки с женскими номерами телефонов;
— пачки сигарет с женскими номерами телефонов;
— купюры с женскими номерами телефонов;
— портмоне с календариками пляжных sexy girls;
— пивные крышки;
— ключи от квартиры приятеля;
— презервативы.
В столе, который я так рьяно принялась осматривать, тоже были презервативы. И даже рентгеновский снимок верхнего правого резца. Но на этом сходство с мужским карманом заканчивалось. Ящики оказались заполнены журналами «Мастер Ружье», инструкциями к бытовой технике, зубочистками, палочками для ушей, мелкими иностранными монетами, использованными стержнями для авторучек, несколькими пакетами с фотографиями.
И — патронами.
Фотографии заинтересовали меня больше всего, хотя я достаточно долго не могла определить по ним хозяина квартиры. В основном это были снимки с вечеринок, уикендов (зимних и летних), семейных торжеств. Ничего выдающегося, такими фотографиями забито большинство альбомов в большинстве домов.
Дело сдвинулось с мертвой точки, когда в нижнем ящике стола я нашла коробку с документами. В коробке валялся паспорт на имя Нестерова Игоря Аркадьевича, а также охотничий билет за номером 1354 и служебное удостоверение частной охранной структуры «ЛОКИС» за номером 19. Отложив в сторону охотничий билет и удостоверение, я сосредоточилась на паспорте.
Из паспорта следовало, что Игорь Аркадьевич Пестерев, русский, родился 14 апреля 1965 года в городе Алапаевске Свердловской области. И. А. Пестерев был прописан в г. Кронштадт, ул. Кронштадтская, 73, кв. 8.