Ритуал
Шрифт:
Маленький наивный глупец.
В семье он всегда был в отчуждении, вдали ото всех, и даже подбираясь к ним ближе, напрашиваясь хотя бы на случайную небрежную ласку, сталкивался все с тем же сдержанным равнодушием. С ним не были грубы, никто не оскорблял и не был резок. Если что-то спрашивал, ему всегда поясняли терпеливо и приветливо, если попадал в беду, помогали. Но лишь как члену клана. До него самого, того, кем являлся Каэрим, его маленьких радостей и огорчений, его привычек и желаний, его любви вставать утром и удить рыбу на берегу скрытого в лесу озера или поджидать появляющуюся после дождя радугу, тайной мечты стать таким же сильным магом, как отец, – до всего этого никому и никогда не было дела.
Часто он думал, что все это ему просто кажется. На самом деле все относятся к нему так же, как и к брату. Просто он требует больше, чем они могут предложить. И делал все, чтобы быть лучшим, заслужить улыбку матери, гордость семьи.
А потом все раскрылось. Нет, все вокруг подозревали и раньше, но на этот раз были получены неопровержимые доказательства. Какой-то неведомый «доброжелатель» подкинул давно пропавшие письма его матери к другому. Не к мужу. Мимолетная страсть, которой так чураются и так насмешливо презирают все эльфы, ведь в долгой эльфийской жизни все быстрое и мимолетное рассыпается тленом, оставляя после себя лишь сожаление и горечь. Это не разрушило его жизнь, ведь Каэрим не был нужен никому с самого рождения. В какой-то степени это даже освободило его.
Неизвестный «доброжелатель» не имел ничего против него самого. Но открывшийся неблаговидный поступок его матери очень выгодно ослабил репутацию клана перед голосованием Совета. Тот, кого он долгие годы считал отцом, выгнал его сразу же, в тот же день, не дав собрать вещи. Мать, к которой он обратился, сделала вид, что не замечает его. Брат сочувственно кивнул головой, но не заговорил с ним. У него не осталось даже имени.
И только дальние родственники матери, с которыми он почти и не разговаривал раньше и не ожидал от них доброты, помогли ему деньгами и советом: уезжай отсюда, начни другую жизнь. И не возвращайся никогда.
Но Аладани хотел вернуться. Пусть даже отказался навсегда, забыл себя прежнего, этого наивного, так жалко добивающегося чужого внимания Каэрима. Все эти годы, когда он находился в людских землях, Аладани запрещал себе даже думать. Но все равно жаждал возвращения. И делхассе дал ему этот шанс. Похищенные артефакты позволят ему снова обрести родственников, но уже на его условиях.
Он ненавидел свою семью, их всех, никогда не понимающих, отталкивающих его, безразличных и холодных. Отсталых, не видящих ничего, кроме старых предрассудков.
Он любил свою семью. Как ребенок любит свою мать, пусть даже она очень жестока с ним. Потому что все дети любят своих матерей. И это было хуже всего.
Шурх-шурх-шурх, – шипели сквозняки подземелья. И мягкое шуршание медленно складывалось в неприятные незнакомые голоса.
«Они снова причинят тебе боль, – шептали они ему на ухо. – Они живут, чтобы принести тебе зло. У них холодные руки. И холодные глаза. Они снова…»
Алдан нашелся в одном из залов, в котором неплохо устроился, с королевскими удобствами. Честно говоря, я уже начала сомневаться, что он здесь и мы его найдем. Бродили мы по подземельям долго, пару раз натыкались на какое-то ненормальное зверье, которое кидалось на нас, но после встречи с заклинанием некроманта с шипением исчезало в узких извилистых ходах. То, что Веофелий может грохнуть зверушку размером с собаку, я почему-то не сомневалась. И звери были уверены в этом тоже, потому что шорох мы временами слышали, но к нам никто больше не приближался. Ни сокровищ, ни улаг-наге, только безликая пустота и тени, неотступно следующие за нами. Тени мне не нравились, искаженные очертания наших тел пугали больше, чем сумасшедшая помесь собаки и крысы, которая здесь живет, но избавиться от них мы могли, только двигаясь в темноте. Когда мы вышли в хорошо освещенный небольшой зал с лежанкой, стопкой книг, запасом еды и кристаллом памяти, играющим негромкую музыку, я поняла, что ушастого мы нашли. Несколько часов ходу. Может, ему просто не хватило духу зайти дальше.
– Мне его позвать? – спросила я.
– Он за нами сейчас наблюдает. Сам выйдет.
– Тайнери. Как ты меня нашла здесь и кто это?
Алдан почти не изменился внешне, разве только в глазах появился диковатый блеск, но это, возможно, от долгого одиночества. Веоф пошел прямо к нему, а эльф не сделал даже шага назад, и я поняла, что он парализован. У некроманта на все один трюк. Впрочем, срабатывает. Ритуал изгнания мы проводили уже на поверхности, темный маг опасался колдовать в подземельях – мало ли что. Эльф был гордый и не орал, хотя, спорю, ритуал был болезненный. А когда Веофелий коротко обрисовал ту задницу, в которой мы все находились, только и сказал, что подозревал нечто подобное. Но собирался заняться этим после того, как вернет себе имя.
Проклятая расчетливость эльфов. К тому времени, когда бы он вернул себе имя, делхассе уже прорвались бы в этот мир и сожрали его. Спертые у сородичей артефакты он оставил где-то в пещерах и на все вопросы насчет них отвечал мертвым молчанием. До встречи с некромантом эльфа я считала более умным, загадочным, что ли. Но, узнав, что Веофелий относится к перворожденным как к пчелам с коллективным разумом, как к причиняющим беспокойство зверям, меня это чрезвычайно позабавило. И Алдан больше не казался высокомерным, а просто смертельно усталым. Лишенным всех прав и даже семьи. Всего лишь острые уши, а так, почти такой же, как и мы.
Из пещер Алдан был рад убраться. Позже он признался, что ему постоянно не давали покоя какие-то шорохи и казалось, что за ним наблюдают. Но он ждал весточки от родственников и оставался там. В старых землях Неори никто не стал бы его искать, но появись он даже в одном из приграничных городов, его бы сразу заметили и узнали. Эльфы часто сталкивались с подземельями улаг-наге, но все равно ему было не по себе. Подземелья слишком ненормальное место, чтобы там находиться долго.
– И тени, – задумчиво добавил некромант. – Иногда они двигались в противоположную от нас сторону и как бы существовали сами по себе.
Я вздрогнула.
– А раньше сказать не мог?
– Решил, что ты права, и начинать пугать лучше на поверхности.
– Но как? Тени живые?
– Подземелье настолько древнее и в нем накоплено столько магии, что могло обрести подобие разума.
– Думаешь, оно жрет путников?
– Можешь вернуться и проверить, – буркнул Веофелий. Я и не сомневалась, что он это скажет.
Обратная дорога показалась мне еще более нудной и долгой, чем в сторону Неори. Еще чуть-чуть, и мы избавимся от метки демона. Я готова была бежать все пятьдесят миль до Теннари, или сколько там, но Веоф с каждым шагом казался все более уставшим. Изгнание отняло у него много сил, да еще блокировка энергетического канала делхассе, перестраивающего наши тела. По ночам он больше не мучился от кошмаров. Он спал как убитый и его невозможно было добудиться утром. Эльф теперь тащил все вещи, а я подставляла плечо некроманту, хотя стоило бы поменяться с ушастым, ему с его ростом было бы проще. Но темный маг с Алданом тоже не испытывали другу к другу дружелюбных чувств. Вроде бы и разногласий не было, как у Веофа с Феолески, но некромант любил задавать язвительные вопросы, а эльф не любил отвечать. Странно, из-за каких мелочей двое существ могут невзлюбить друг друга.
Когда впереди показались стены города, я уже не верила, что ожидание закончилось. Теперь начнется новая жизнь. Точно.
Глава 8
Черная гроза
Чужое любопытство еще никогда не приводило к добру. А любопытство вперемешку с подозрениями – тем более. Есть вещи, о которых лучше не знать, правда – не всегда благо, а если и узнаешь случайно, то лучше о них не говорить. Замолчать, оставить при себе, сохранить в уголке памяти, как тяжелый груз, и, может быть, однажды от него потихоньку избавиться. Потерять на одном из поворотов жизни и никогда не оборачиваться в ту сторону. Если знаешь только ты, то можно представить, что и не знал никогда. И уж точно не орать в лицо, гордясь этим. Дамален бы побрал всех, сообщающих правду из благих намерений. Благие намерения вообще погубят этот мир.