Робеспьер
Шрифт:
Старуха. Видно, тебе некуда спешить. Придется ждать до скончания века. Ну, а я не хочу все тяжести одна таскать. Оставлю чего-нибудь на долю тех, кто придет после меня, — и радостей и горя. Им еще надолго хватит того и другого.
Робеспьер. Мы старались сделать так, чтобы будущее было лучше настоящего.
Старуха. Кабы вы постарались, чтобы настоящее стало чуть получше, и на том спасибо.
Робеспьер. Для этого мы и совершили Революцию.
Старуха. Ах, так это вы пустили все кувырком?
Робеспьер. Но ведь вы, гражданка, совершили Революцию вместе с нами. Вместе со всем народом. Революция — наше общее дело.
Старуха. Ну нет, у меня своих дел по горло. Ваших дел я знать не хочу.
Робеспьер. Ах, гражданка, так не годится! Нельзя быть безразличной к общественному благу. Ведь мы не одни живем, соседи должны помогать друг другу. А на земле все, кто трудится, кто страдает, — наши ближние и соседи. Может ли быть, чтобы у вас в деревне были равнодушны ко всему, что Революция делает для вас, к ее великим трудам, к ее борьбе?
Старуха. Да нет, у нас в церкви бывали собрания, наши горлодеры болтали там всякую всячину. А иной раз приезжал из Парижа красавчик, весь разряженный, и показывал нам волшебные картинки. Говорил, будто весь свет скоро перевернется. Мы смотрели, вылупив глаза, ждали, ждали, да так ничего и не увидели. Народ устал. Дворян и попов мы прогнали, а что толку? Ни денег, ни скота нам не досталось. Теперь пошли новые богачи. А бедняки так и остались бедняками. И, правду сказать, никто не доволен. У нас в деревне работники отказываются убирать урожай.
Робеспьер (раздраженно). Да, они готовы скорее сгноить на корню и хлеб и траву, чем согласиться на твердые ставки, назначенные Комитетом. Они дурные патриоты, они пользуются затруднениями государства. Но если они будут упорствовать, мы сломим их, они ответят перед Революционным трибуналом.
Старуха. Без них все равно не обойтись.
Робеспьер (с возрастающим раздражением). Мы призовем на помощь солдат. А если понадобится, пошлем на уборку урожая даже военнопленных. Надо, чтобы сила была на стороне закона.
Старуха. Так-то оно так! А почему закон-то не на нашей стороне?
Робеспьер. Все равны перед законом. Все обязаны его соблюдать.
Старуха. А по-нашему, пускай бы лучше кто победнее, тому бы и прав давали побольше.
Робеспьер (поражен; сразу смягчившись). Вы верно сказали, я тоже так думаю... (В волнении.)Ах, гражданка, как бы мы хотели строить Республику с помощью одних бедняков и для них одних! Нам отлично известно, что для богатых Революция была лишь поводом к незаконной наживе, хищениям, ростовщичеству, мошенничеству и воровству. Нам отлично известно, что истинные друзья Революции, преданные ей бескорыстно, — это бедный люд, крестьяне, рабочие, те, кого угнетают богачи. Мы не жалеем сил для защиты бедняков. Но разве они не видят, что, пока Республика со всех сторон окружена врагами, мы вынуждены требовать жертв от бедняков, наших верных друзей, и идти на уступки богачам, ибо нуждаемся в них для защиты от натиска королевских армий? Ничего не поделаешь, добровольно или силой мы должны создать общий фронт богатых и бедных — ведь дело идет сейчас о жизни и смерти тех и других, о жизни и смерти всей Франции и того немногого, что мы успели сделать для Республики... Позднее, когда отчизна будет спасена, Революция снова пойдет вперед: она уже выиграла немало битв и одержит еще новую победу, великую победу народа. Но до этого надо дожить, а чтобы жить, надо победить. Потерпите немного!
Старуха. Мне не к спеху, я ничего не жду, я терпеливая. Но у других-то терпения не хватает, уж им столько всего наобещали. Как говорится, «лучше грош, да в кармане...» Мы не больно-то верим посулам этих молодчиков из Парижа. Чего они только не наплели! Думаешь иной раз: на что они там время тратят? А они только и делают, что грызутся промеж себя. Кто из них выиграет, кто проиграет — нам-то какое дело? Кто бы ни ударил — побои-то ведь нам достаются.
Робеспьер. Вы несправедливы, матушка. Нельзя же сваливать всех в одну кучу.
Старуха. Да разве в них разберешься? Все их путают... Был у нас когда-то добрый господин Марат. Был у нас тоже наш Робеспьер... Но он уже давненько ничего для нас не делает.
Робеспьер. Говорят, однако, что несколько месяцев назад он обещал разделить между бедняками имущество подозрительных лиц.
Старуха. Это так... Обещать-то нетрудно... А на деле ничего не видать!
Робеспьер. Вероятно, он не в состоянии сделать все, что хотел бы...
Старуха. Может, и так... Вот у нас и говорят: пусть лучше каждый работает на своем поле, а те, в Париже, пускай выпутываются, как знают... Верно я говорю? Чего ты голову повесил?
Робеспьер (с грустью). Да, матушка, я думал... Но я ошибся... Я верил, что у нас будет великое братство, союз всех честных людей...
Старуха. Когда-нибудь и будет, только не скоро, не скоро, сынок. Не унывай! Мы помрем, когда это будет. Но раз будет, то не велика важность, живы мы или померли. Знать, что это случится, даже без тебя — и то хорошо, верно я говорю?
Робеспьер (поражен). Как вы догадались, матушка? Разве вы знаете меня?
Старуха (лукаво). А может, и ты его знаешь, этого самого Робеспьера?
Они обмениваются ласковой, понимающей улыбкой. Внизу слышен голос Симона.
Голос Симона (зовет). Максимилиан!
Робеспьер встает и уходит.
Занавес.
КАРТИНА ДВЕНАДЦАТАЯ [11]
Вечер с 8 на 9 термидора (26—27 июля). Последние лучи заката. Широкий двор; в глубине — низкое деревянное строение со стеклянной крышей, похожее на мастерскую. Справа и слева — глухие стены домов. Слева узкий проулок выводит на пустыри. Главный выход на улицу — через коридор в углу стены, справа. Действующие лица входят и выходят с двух сторон, через коридор и через проулок; у правого и левого входов сторожат дозорные и опрашивают вновь прибывающих. При поднятии занавеса двор полон народу; все волнуются, окликают, спрашивают друг друга; образуются и тут же распадаются небольшие группы [12] , все движется вокруг главной оси, в центре которой — Фуше. Несмотря на общее возбуждение, все стараются говорить тише; стоит громкому возгласу выделиться из общего хора, тотчас же раздается шиканье, и снова возобновляется гул, точно сердитое жужжанье ос, накрытых колпаком.
В начале сцены среди смутного шума и гомона, гневных восклицаний, жалоб и горьких упреков выделяются негодующие возгласы: Лекуантр, Тальен, Баррас, Бурдон, Карье, Реньо в бешенстве наскакивают на Билло и Колло, смущенных и мрачных. Фуше, не принимая участия в перепалке, следит за всеми и в нужный момент вмешивается в спор.
11
Двенадцатая, тринадцатая, четырнадцатая, пятнадцатая, шестнадцатая и семнадцатая картины составляют одно действие, которое развертывается на протяжении полусуток, с 9 часов вечера до 10 часов утра. — Р. Р.
12
Основные группы:
1. Билло, Колло, Реньо, Карье и др.
2. Тальен, Баррас, Бурдон, Лекуантр, Фрерон и др.
З. Сийес, Дюран-Майян, Буасси д'Англа — представители Болота.
4. Роялисты.
5. Бабеф держится особняком, колеблется, Фуше направляет его действия.
6. Сыщики и шпионы, Межан, Коллено и др. — Р. Р.