Робин Гуд против шерифа
Шрифт:
Тем временем необходимо было найти Раски, который, скорее всего, должен был находиться где-то рядом. А Мэйбл, увидавшая, как ее муж снова полез в самую гущу драки, рискуя каждую секунду получить удар, на этот раз последний, тихонько осела на пол и заскулила. Робин, приказав Боллоку оставаться за главного и выхватив из гущи схватки своего друга-ирландца, едва не силой потащил его и Мэйбл за собой в поисках безопасного места. Ориентируясь по памяти и зная, что двери в нижнем ярусе выводят на хозяйственный двор и к парадному выходу, у которого находится еще одна группа поднятых по тревоге солдат, Робин, недолго думая, увлек Гэкхема и Мэйбл наверх.
Однако все смешалось этой ночью во взбудораженном городе. Отделение караульной службы, закончившее свою смену еще вчера, для усиления охраны внешних стен замка и как раз в этот момент появилось на дальнем переходе этой лестницы, неумолимо приближаясь к Робину.
— Мэйбл, побудь пока здесь, я скоро приду, — Гэкхем втолкнул свою бедную супругу в первую попавшуюся дверь. — Я сейчас приду, — услыхала Мэйбл родной голос, и после этого дверь захлопнулась. С той стороны раздался ожесточенный лязг металла.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Мэйбл, оказавшись за дверями, вдали от проходившей за ними рукопашной схватки, почувствовала на какой-то миг облегчение.
Осмотревшись, Мэйбл сообразила, что она находится в преддверии довольно большой комнаты, своеобразной маленькой прихожей, отделанной, в отличие от основного убранства замка, с намеком на некую изысканность. Впрочем, рассмотреть подробно саму комнату ей не удалось. Как она оказалась в богато обставленной спальне шерифа, как прошла внутрь, как упала на высокую и мягкую постель — Мэйбл уже не помнила.
Зато король Джон последующие события этой ночи так и не забыл до конца своей жизни.
По счастью, воспоминания Иоанна Безземельного, которые он надиктовал двум монахам в конце своей жизни, сохранились и по сию пору. Вот небольшая выдержка о событиях, произошедших той ночью:
»…Полночи я мучился, не в силах успокоить противоречащие друг другу мысли о наиболее верном обустройстве родины, моей великой Англии. Положение дел в то знойное лето было крайне неблагоприятным для всех англичан, включая и самого короля. Люди, приближенные ко мне по ту пору, не оправдывали надежд, и в одиночестве мне пришлось решать тогда все основные вопросы как внутренней, так и внешней политики королевства. Да, так вот, в эту ночь, как я уже сказал, было так душно и жарко, что мне не раз хотелось покончить жизнь самоубийством. Положение усугублялось огромным количеством комаров, залетавших в окно спальни, расположенной в ноттингемском замке… Но все-таки мне удалось уснуть… Однако сон мой был прерван столь внезапно, что в первое мгновение я решил, будто в спальню ворвались заговорщики, дабы меня убить, но все было гораздо сложнее. Я оказался один на один с беременной (!) женщиной, и не просто беременной, а рожающей. Она упала на постель, прямо рядом со мной, словно свалившись с небес, хотя в потолке спальни до сих пор не обнаружено никаких признаков повреждения. Мне ничего не оставалось делать, как принять у нее роды…»
Король Иоанн Безземельный, как истинный джентльмен, не вдавался в столь важном для будущей Европы документе в подробности, но сам факт принятия им родов неоспорим. А вот события, развернувшиеся за дверью его спальни примерно в это же время, не столь подкреплены какими-либо документами, потому как Робин, Боллок, Гэкхем, Билли и иже с ними не были склонны трубить о своих победах. Но произошло примерно следующее.
Робин и раненый Гэкхем, тяжело дыша и прижавшись спиной друг к другу, с огромным трудом отбивались от налетевших на них солдат караульной службы. Правда, полусонные солдаты не сразу сообразили, сколько в замке неприятелей, и потому сражались с некоторой оглядкой, рассчитывая на отступление. Гэкхем постепенно входил просто в неистовство. Орудуя одной рукой, он расправился с двумя стражниками, и вслед за тем, как Робин удачно поразил третьего из нападавших, остальные стражники предпочли ретироваться. Но, к несчастью, убегая, один из них успел нанести ему удар длинным клинком. Ирландец потерял сознание. Но рана оказалась не смертельной: Робин тотчас понял это и, оттянув друга от края настила к стене, бросился к Мэйбл.
Каково же было удивление Робина, когда, распахнув дверь спальни, он в трех-четырех шагах от себя увидел Иоанна Безземельного с младенцем на руках. Ребенок молчал, глядя на короля большими синими глазами.
— Где она? — быстро заходя в комнату, спросил Робин. Но король, еще более удивленный, чем Робин, не сразу сообразил, чего тот хочет.
— Я имею право на сон?! — вдруг закричал Джон, топнув ногой. Робин резко обернулся, ожидая, что после столь громкого крика короля последует не менее пронзительный крик младенца, но новорожденный упорно продолжал молчать.
Примерно в это же время оставшиеся бойцы из отряда Робина с переменным успехом то теснили неприятеля, то сами были теснимы. В конце концов, вооруженные трофеями из арсенала Западной башни, повстанцы оттеснили королевскую охрану к главному входу резиденции.
— А теперь вот так! — заревел Боллок, схватив длинную дубовую скамью, словно вырвав с корнем небольшое дерево. Подняв скамью над головой, он ринулся вперед. Тут испугались не только охранники, но и сообщники Боллока. Два отряда разлетелись в стороны. Охранники, спасая свои головы, хлынули прочь из резиденции, а вслед им со страшным грохотом полетела тяжеленная дубовая скамья. В это же мгновение из глубины залы раздался крик Малыша Сью:
— Запирайте, быстро! — И двери тут же были закрыты и заперты на железные засовы.
Теперь на какое-то время Робин со своими людьми оказался в относительной безопасности в этом доме-крепости.
Надо сказать, что все события этой ночи развивались с невероятной скоростью, так что передохнуть ни одной, ни другой стороне не удавалось. Подчиненные шерифа Реджинальда, услыхав крики выбегавших из резиденции королевских охранников, бросились к ним на помощь. Не прошло и четверти часа, как весь ноттингемский гарнизон вместе с шерифом собрался на площади перед резиденцией. Реджинальд уже хотел было отдать команду о штурме собственного замка, но в это время со стороны Северных ворот послышались возгласы и тревожные звуки трубы, заставившие шерифа на какой-то миг забыть даже об английском короле, остававшемся сейчас в руках разбойников. Самое странное предположение Реджинальда сбылось.
Ночь шла на убыль. На далеком востоке еле заметной розовой лентой загоралась заря. Мелкие звезды, и без того окутанные облаками, быстро тускнели. У тяжелых ворот Северной башни раздались гулкие удары. «Торстведт», — пронеслось в воспаленном мозгу бедного шерифа, и мелкая дрожь пробежала по спине. Два тяжеленных тарана, вытесанные из восьмидесятилетних крепчайших сосен, удар за ударом прошибали старые и верные ворота Ноттингема. Стрелки, остававшиеся в бойницах и укрытиях, были бессильны что-либо противопоставить целому войску повстанцев, которое появилось неведомо откуда. Одновременно с падением ворот десятки крестьян, вооруженных дубинками, косами и тесаками, вскарабкивались на стены. Стрелы охранников уже не могли остановить их яростного напора.
— Хватит баловаться! Круши их к чертям! — то и дело слышался железный голос норвежского воина.
— А хорошо ли мы поступаем, ломая ворота, не постучавшись? — подзадоривал нападающих Гарвей. Тут же было видно и бородатое лицо его дяди, таинственного лесного жреца Лопина, которому удалось сбежать из-под надзора напавших на его хижину бристольцев. Теперь он, подбадривая остальных, находился в голове тарана, в самой гуще битвы.
Впрочем, Торстведту задора и без того было не занимать. Он шел забрать своего сына, и не одна стена, наверное, не смогла бы остановить его в ту минуту. А тем более — стена Ноттингема, ворота которого наконец рухнули, сокрушенные тяжелыми ударами.