Робин Гуд
Шрифт:
— Что плохого я могу услышать о вас, Робин, и что вы задумали?
— Не спрашивайте меня, дорогая Марианна, я считаю, что мои намерения честны, и если будущее покажет, что это не так, я первый признаю свою ошибку.
— Я знаю, что вы человек верный и честный, Робин, и буду просить Бога помочь вам во всех начинаниях.
— Спасибо, любимая моя Марианна, и прощайте, — сказал Робин, смахивая повисшую на его ресницах слезу.
Он крепко сжал девушку в своих объятиях, и она почувствовала, как при слове «прощайте» ее оставили последние силы. Она спрятала заплаканное
Несколько минут молодые люди стояли молча, забыв обо всем на свете. И только голос, позвавший Марианну, заставил их разомкнуть руки.
Они спустились, и Марианна, уже одетая в костюм для верховой езды, села на предназначенную ей лошадь.
Леди Гэмвелл и ее дочери были в таком отчаянии, что едва держались в седлах.
Служанки, по большей части замужние, их дети и несколько стариков дополняли верховую группу. После душераздирающего прощания ворота усадьбы закрылись за беглецами, и в сопровождении вооруженного отряда они двинулись лесной дорогой.
Прошла неделя. И каждый день этой недели тревожного ожидания был использован для того, чтобы укрепить Гэмвелл. Жители деревни жили, если можно так выразиться, в муках страха, потому что они постоянно боялись завтрашнего дня. Вокруг усадьбы были выставлены часовые и под руководством Робина были построены две линии заграждений, которые должны были если не остановить врага, то, во всяком случае, приостановить его продвижение и противопоставить ему серьезную защиту. Заграждения эти, в человеческий рост высотой, позволяли крестьянам укрыться от разящих стрел противника, одновременно давая возможность прицеливаться самим.
Сэр Гай, однако, отнюдь не питал иллюзий относительно успеха защиты, он знал, что предприятие это опасное и безнадежное, но этот благородный и доблестный сакс не хотел сдаваться без боя.
Робин был душой этой маленькой армии: он следил за работами, подбадривал крестьян, изготовлял оружие, успевал один повсюду. Деревня Гэмвелл, прежде такая спокойная, наполнилась шумом и движением, страх сменился воодушевлением, и мирные поселяне, казалось, были счастливы и горды вступить в открытую борьбу с норманнами.
Когда же все приготовления к сражению были окончены, жителями Гэмвелла овладело какое-то оцепенение, как будто покой, изгнанный отзвуками войны, вернулся к своим мирным хозяевам, но тишина эта напоминала ту, что воцаряется в природе за несколько минут перед бурей, когда люди с беспокойством ожидают первых раскатом грома.
Однако врагов пришлось ждать еще десять дней.
Наконец, дозорные, караулившие на вышках плесу, дали знать, что приближается конный отряд.
Новость стала передаваться из уст в уста; зазвонил набат, и все крестьяне тут же бросились на свои посты, распределенные заранее. Притаившись за возведенными ими укреплениями, они молча, держа наготове оружие, следили за быстрым приближением врага.
Не увидев никого и не услышав никакого шума, который предвещал бы вооруженное сопротивление, командир королевских солдат уже радостно потирал руки, уверенный, что он застанет жителей
Норманнский отряд состоял из пятидесяти человек, а крестьян было около ста, и потому они были сильнее, к тому же у них была превосходная позиция.
По-прежнему считая, что он нападет на деревню, как ястреб на безобидную пташку, командир приказал своим людям ускорить аллюр лошадей. Они повиновались, и отряд рысью стал подниматься по склону холма.
Но не успели они достигнуть вершины, как их с головы до ног скрыли тучи стрел и дротиков и град камней. Удивление норманнов было столь велико, что они даже не сумели собраться, чтобы ответить, и их настигла новая туча стрел.
Несколько солдат упало, пораженных насмерть; среди норманнов раздались негодующие крики; увидев перед собой заграждения, они бросились на первую линию и яростно атаковали ее.
Но саксы, невидимые за своим укрытием, встретили их мужественно и оказали им достойный прием, поэтому солдаты поняли, что иного выхода, кроме как мужественно сражаться, у них нет. Им удалось завладеть первой линией заграждений, но за ней была вторая, а там и третья, и им пришлось остановиться. Они уже потеряли несколько человек убитыми, но у них не было уверенности в том, что они убили хотя бы одного сакса, и это переполняло их разочарованием. Саксы, по большей части очень меткие лучники, своей цели не упускали, и их стрелы пробили ощутимую брешь в рядах небольшого войска.
Солдаты, впав в отчаяние от того, что они не могли, встретиться лицом к лицу с врагом, начали роптать. Командир, уловив чутким ухом признаки недовольства, приказал своим людям временно отступить, чтобы выманить саксов из убежища. Эта военная хитрость была тут же осуществлена: норманны притворились, что отступают в боевом порядке, и уже успели отойти на некоторое расстояние от заграждений, когда громкий крик возвестил им появление вассалов сэра Гая.
Не останавливая отступления, командир обернулся.
Крестьяне беспорядочной толпой преследовали врагов.
— Ребята, не оборачивайтесь, — крикнул командир, — пусть они нас догонят. Мы их схватим. Внимание! Внимание!
Солдаты, воодушевленные надеждой на сокрушительную месть, продолжали отступать. Но неожиданно, к великому удивлению командира норманнов, саксы, вместо того чтобы догонять солдат, остановились у первого заграждения и с невообразимой ловкостью осыпали противника тучей стрел.
Командир отряда в полном отчаянии приказал своим людям повернуть обратно, а сам, пришпорив лошадь, стал во главе отряда. Но тут внезапно на него посыпалось множество стрел; несчастный норманн покачнулся в седле и тяжело упал с лошади, даже не вскрикнув; его лошадь тоже была ранена, она кинулась в сторону и рухнула в нескольких шагах от тела своего хозяина.