Робинзонка
Шрифт:
«Твое ораторское искусство обладает тем же свойством, что и лук, — от него хочется плакать».
Ну, это Мадя где-нибудь услышала, а не придумала сама, подбадривала и успокаивала себя Блажена. А девчонки засмеялись — им-то все равно, над чем смеяться! — и от Блажениного успеха не осталось и следа. Одно воспоминание.
Вообще Мадя странный человек! Иногда она строит из себя взрослую, рассуждает о любви, как какая-нибудь Клеопатра, часто рассказывает всякие страхи и небылицы. Что она только не рассказывала Блажене, когда они сидели, обе еще первоклассницы, в отцовском гараже, удобно устроившись на ящиках, служивших им то заморским кораблем, то самолетом, а то и машиной, и
Этот счастливый конец Мадя придумывала на ходу, испугавшись выражения Блажениного лица.
Маме не нравилась Мадя, она на нее сердилась, говоря, что Мадя выдумывает всякие глупости, но Блажену по-прежнему влекло к Маде, хотя она и понимала Мадину лживость. Никто другой не мог разворошить в Блажене страшную жажду тайны, манившей и вместе с тем пугавшей ее.
Собственно, все Мадины фантазии и страхи оказывались просто выдумкой, но она умела так напугать Блажену и держать в таком напряжении, что в конце концов завораживала ее.
Поджав ноги, скрестив руки, Мадя старалась быть поменьше, чтобы легче было защититься от духов. Уставившись в одну точку, она вещала мрачным голосом:
«Сейчас разверзнется потолок, и на нас упадет лошадиный хвост, за лошадиным хвостом — лошадиная голова, за лошадиной головой — лошадиная нога, а та ударит копытом того, у кого нечистая совесть».
Блажа, зачарованная и полная страха, во все глаза смотрела на потолок, оцепенев от напряжения.
Потолок не разверзался, и с него не падали ни лошадиная нога, ни голова, но лицо Мади бывало таким устрашающим и грозным, что Блажка не рисковала напомнить Маде о том, что ее страшные предсказания не сбылись. А тут еще Мадя, придвинувшись вплотную к Блажене и глядя ей прямо в глаза, требовала признания:
«Тебе ведь нравится бояться. Я знаю, что нравится. Видно по твоим глазам!»
Та пора, когда они обе учились в первом классе гимназии, давно прошла. Блажена выросла, и Мадины фантазии больше не трогали ее. Сейчас ее манили книги, а не любительские Мадины тайны. Она могла часами сидеть с книжкой, забывая, кто она и где находится; правда, забывала она и то, о чем читала. От чтения у нее оставалось ощущение грусти или радости, каких-то искрящихся красок и такой чудесный взлет чувств, что хотелось расплакаться.
Лишь после чтения некоторых книг остались в памяти Блажены их герои.
О, как страстно желала Блажена быть призраком в таинственном замке в Карпатах, как страстно мечтала провести хотя бы пять дней на воздушном шаре! [3] С какой радостью она на цыпочках подкралась бы к Алисе [4] и заглянула бы через ее плечо в страну чудес!
Но самым любимым ее героем оставался Робинзон.
Блажена снова бросила мимолетный взгляд на корешки учебников и увлекательных книг. Нет, читать она не станет, она так устала! Вдруг книги стали ей чужды, ей казалось, что они так много ей сулили и ничего не дали, что жизнь совсем иная, чем в их замкнутых и неизменных мирах.
3
Имеются
4
Героиня книги Л. Кэрролла «Алиса в стране чудес».
Жизнь непознаваема и сложна. А в книгах она такая ясная, образцовая, понятная… Почему так?
Вероятно, потому, что все происходящее в книгах прямо нас не касается. Вот читаешь о Бабушке [5] , и словно сама живешь в Ратиборжицкой долине, а закроешь книгу, и нет перед тобой никакой Бабушки, никакой долины, все было фантазией, милой выдумкой. А в жизни происходят неожиданные и вполне реальные перемены — скажем, такое несчастье, какое постигло Блажену, — и происходят без всяких причин, бессмысленно. Почему именно на нее, Блажену, обрушилось несчастье?
5
Героиня повести Божены Немцовой «Бабушка».
И Блажена вдруг зарыдала, повторяя вслух все те же слова:
— Что ты, мама, сделала!
Сейчас она не думала о смысле и значении этих слов, она просто повторяла и повторяла их.
Иные слова уже одним своим звучанием вызывают определенное настроение, пробуждают глубоко лежащие чувства, оживляя притупившуюся боль. Такие слова сами собой приходят на язык, делая горе снова ощутимым и близким. Так и эти слова все снова и снова возвращались к Блажене так же, как неудержимо и неизменно каплет кровь из раны.
Но тут к этим бессмысленно повторяемым словам вдруг присоединились другие, тихо ждавшие своего часа в уголке Блажениной памяти, куда они некогда попали, произведя на Блажену сильное, хотя и туманное — в то время — впечатление:
Как мать скончалась и ее схоронили, Сироты детки остались… [6]Блажена принялась лихорадочно их искать в старых учебниках.
Вот! Вот эта поэма! Настоящая живая поэма! Ее поэма!
6
Карел Яромир Эрбен. Букет. Перевод Ник. Асеева.
Сироты детки остались…
Нет, Блажена уже не в силах стоять. Ноги у нее подкашиваются, комната качается. Блажена тихо садится на тахту, опускает голову на тоненькую руку, и в ее сердце проникает мелодичная музыка слова:
Почуяли детки родимой дыханье…Дыхание! Дыхание и шаг имеют одинаковый ритм. Как тихо ходила мама в воскресное утро, чтобы Блажена могла подольше поспать.
«Мама, — шептала Блажена с закрытыми глазами. — Еще пять минут, ладно?»
«Хорошо, еще пять минут, но потом вставай! Мне нужно уходить».
И Блажена сладко погружается в некрепкий, но такой приятный обманчивый утренний сон.
Сон такой хрупкий — словно через стекло Блажена слышит мамины слова:
«Я должна уйти, Блаженка… Я уеду на черном корабле с золотой звездой на корме. Смотри на нее, Блаженка, эта звезда будет всегда тебе видна, даже если корабль скроется вдали… Ты останешься одна, как на пустынном острове».
«Одна на пустынном острове?» — повторяет Блажена, чувствуя, что губы ее неслышно открываются и закрываются, а голоса не слышно.