Робинзонка
Шрифт:
След!
След незнакомого человека.
Блажена окаменела, ожидая, что вот-вот что-то произойдет. Какой враждебной вдруг стала дверь, та дверь, которая до этой поры так приветливо открывалась Блажене навстречу, когда она, задыхаясь, голодная и усталая, спешила домой! Какой таинственной стала эта дверь!
Время теперь измерялось тяжелым, прерывистым дыханием Блажены. Казалось, что его слышно там, за дверью.
Что же дальше?
Раздался несмелый, почти бесплотный стук и еле слышный шепот, похожий на шум листвы:
— Блажена, что с тобой?
Тонечка! Блажена никого не знала в доме. Мама занималась лишь домом и хозяйством и ни с кем не дружила. Что за Тонечка?
— Что вам нужно? Я вас не знаю! — ответила наконец Блажена, прильнув к замочной скважине.
— А я знаю тебя. Моя комната рядом с вашей кухней, а ты плакала так громко, что я услышала. Я испугалась, не случилось ли чего-нибудь с тобой.
— Спасибо! — крикнула Блажена и усмехнулась.
Не нужны ей чьи-то заботы. Теперь уж она постарается, чтобы эта Тонечка больше не услышала ее рыданий. Она, Робинзонка, со всем справится одна. А чужие заботы и утешения ей ни к чему. Да и вообще она никого не пустит на свой остров. Так и знайте!
— Ну ладно, будь здорова! — прозвучало за дверью.
— Спасибо! — крикнула Блажена еще раз, но уже громко.
Снаружи послышались легкие шаги и тихий стук щеколды соседней двери.
Блажена, еще не остыв от напряжения, вернулась от двери в свое надежное укрытие. В полумраке, разрезанном единственным светлым лучом, она успокаивала свое разбушевавшееся сердце.
Незнакомые люди всегда вторгаются в нашу боль, как враги. Даже если они полны сочувствия и желания помочь — все равно они неприятны нам: ведь они не могут разделить нашу боль. Они находятся только рядом с ней, не уменьшая ее и не успокаивая.
Блажену рассердило посещение Тонечки еще и потому, что оно испугало ее. Да еще эта Тонечка слышала, как она плачет, узнала о Блажениной слабости и, возможно, примется болтать об этом всему дому.
Но пусть только попробует! Блажена зарядит ружье, хорошенько прицелится и сделает изрядную дырку в ее шляпке.
5
Трудности, которые повторяются, перестают страшить. Через неделю Блажена уже разводила огонь, не измазав рук. Лопатка и кочерга были теперь в ее руках надежным и верным орудием.
И в следующий раз каша ей уже удалась. Теперь она имела единственный недостаток — в ней были комки.
— Ну как, поросенка теперь твоими яствами кормить не будем? — смеялся отец.
— Еще неизвестно. Подожди, скоро я начну печь пироги, тогда для поросенка опять наверняка что-нибудь найдется!
Обеденное меню Блажены было простым, даже однообразным, но сыты бывали оба, и отец и дочь. Если один день подавалась картошка в мундире, то на другой день варилась очищенная. Как-то раз она решила испечь картошку. Это напомнило ей каникулы и лагерь. Блажена купила к картошке то, что любила сама и что ел на острове Робинзон, — вяленую рыбу. И селедку. Блажена все готова была отдать За селедку. Да и отец был не против.
Вся эта возня с едой отнимала у нее целые дни! Она шла спать, не чувствуя ног, а руки у нее были в порезах, царапинах и шрамах. А ведь она всего лишь сходила в лавку, сварила обед и вымыла посуду!
Отец стал неразговорчив. Когда Блажена с ним заговаривала, у него бывал такой вид, словно он свалился с неба.
Правда, он не сердился. Даже не отчитывал ее и тогда, когда ей что-нибудь не удавалось или когда вообще не было обеда на столе, а он приезжал на минутку. Он лишь говорил ей: «Приготовь что-нибудь к вечеру, а сейчас я забегу куда-нибудь выпить кофе». Так и уезжал на работу.
Да, у меня неплохой Пятница, думала про себя Блажена. Теперь она нередко удерживалась от обычной шутки, одной из тысячи тех шуток, которые создавали у отца и дочери хорошее настроение и так помогали им понимать друг друга и дружить.
Иногда, засыпая, Блажена жалела себя, но напрасно старалась найти виновника всех бед, чтобы обрушить на него свой гнев.
Собственно, никто не виноват, рассуждала Блажена, просто мне выпала такая судьба, такая горькая судьба.
Никакой помощи… Девчонки из третьего и четвертого классов вовсю бегают на росистых лужайках, загорают на солнышке, лежа на плотине с листом на носу, чтобы не испортить своей красоты, играют в волейбол и кричат на всю лужайку, и, разумеется, эта противная Новотная отличается в водном поло, а Блажены нет среди них, и она не может соперничать с Новотной в волейболе и затмить ее славу.
А плакса Мадя притаилась где-нибудь в уголке и кокетничает с Духонем, а Духонь наверняка кладет в пустые дупла — лагерные почтовые ящики — записочки на голубой бумаге, написанные уверенным почерком, с обращением: «Милая Мадя!»
Мадя — это змея. Разумеется, пользуется моим отсутствием и наговаривает всем мальчишкам из соседнего лагеря, что я по ним схожу с ума! И каждому говорит в отдельности, требуя присягнуть и не выдавать эту тайну. А мальчишки, глупцы, не будут давать ей, Блажене, покоя своим вниманием, многозначительными взглядами и, наконец, своими записочками!
Блажена вертится в постели, и отец, еще подсчитывающий у старательно прикрытой лампы свою дневную выручку, поднимает голову и заботливо спрашивает:
— Почему ты не спишь, Блажена?
— Да я сплю, — бормочет Блажена.
Отец откладывает ручку, вдруг услышав ее всхлипывание. Он садится на стул рядом с постелью дочери и наклоняется к ней. Лицо его скрыто в тени.
Блажена не видит лица отца, но по звуку отцовского голоса догадывается, какой печальный вид у него: уголки рта опущены, глаза тусклые и волосы у пробора поседели. Такого лица раньше у него никогда не было.