Робинзонка
Шрифт:
Блажена начинает храпеть, как пан Гозноурек, когда ожидает седока, как отец, засыпающий в полдень над газетами. Отец молчит. И тут Блажена не выдерживает и кричит, закрыв глаза:
— Слышишь, как я сплю?
Но отец не смеется.
Он говорит:
— Я знаю, Блаженка, тебе нелегко приходится, а я плохо тебе помогаю.
— Противная Блажа, — притворяется веселой дочь. — Противная! Хотела отстранить тебя с должности Пятницы. Помоги мне завтра утром принести уголь из подвала, и я оставлю тебя в этом чине.
— Ну и глупый же у тебя папка! Мне и в голову не пришло.
Блажена с радостью повисла бы у отца на шее, но только болтает своими длинными ногами. Ей стыдно, что она, такая дылда, думает о всяких нежностях. Хорошо бы она выглядела со своими нежностями, вися у отца на шее и болтая журавлиными ногами, достающими до пола. И она позволяет себе только потрепать его каштановые волосы.
На лице отца нет и тени упрека или раздражения.
Тогда Блажена тянет его ухо к своим губам и шепчет:
— Блаженка хорошая! Вымыла сегодня весь пол.
— Ну да! А я даже не обратил внимания. Но утром обязательно посмотрю!
— Пожалуйста, подуй мне на коленки. Очень болят.
Отец гладит ее опухшие колени и худенькие икры — одни кости!
И вдруг он стукнул себя по лбу:
— Но я хорош! Забыл тебе сказать самое важное! Завтра едем к мальчишке. В воскресенье в городе народу мало, о загородной поездке со мной не договаривались, и я могу на денек вырваться. Вечером вернусь к началу в театре.
— И-и-и! — завизжала Блажена, словно попав с земли на небо. — Я как раз хотела тебя об этом просить, папка!
И Блажена с озорным видом принялась бороться с отцом.
Ей стало вдруг так хорошо, что она вновь почувствовала себя просто школьницей, не знающей никаких забот.
Блажену охватила огромная радость: во-первых, она увидит мальчишку, брата родного, до сих пор незнакомого, члена их семьи и будущего ее товарища; во-вторых, она снова поедет с отцом на машине.
На машине с отцом!
Поездки на машине доставляли Блажене ту же радость, что и уроки чешского.
Еще маленькой девочкой брал ее отец с собой в загородные поездки, если в машине оставалось свободное место. Блаженка сидела рядом с отцом притихшая, как зайчишка, ее глаза не пропускали ни одного поворота, ни одного из тех деревцев, что стремительно бежали за окнами машины.
И, когда сегодня машина выбралась из Праги на Бенешевское шоссе, Блажена уже заранее радовалась всем воротам домов от Вышеградской до Панкраца.
Она хорошо знала, что в Пльзень нужно ехать через Хухле, а на обратной дороге долго ждать у переезда в длинной веренице лимузинов, «вальтровок», «татр», мощных шестицилиндровых машин, не говоря уж о «явах» и «индианах» с их седоками, укутанными до самых глаз. Мотоциклы лихо объезжали все машины и с удивительным проворством проскакивали между огромными фургонами.
Так же хорошо были знакомы Блажене длинные улицы предместья, стянутые огромными узлами кладбищ, бегущие среди бензиновых колонок к стройным рядам египетских тополей за Беховицами, к веселой мешанине иренских лесов, улицы, стремящиеся через древние ворота Чешского Брода к Лабе, ее заливным лугам и крупным промышленным городам.
Она ездила с отцом во все концы страны — на восток и север, на юг и запад, удобно пристроившись на переднем сиденье его «шкоды», и эти поездки приносили ей ни с чем не сравнимое удовольствие.
Эти поездки с отцом… Да, Блажене, пожалуй, трудно сказать, что ей милее: они или уроки чешского.
Разве эти поездки не были самыми наглядными уроками географии и истории?
Когда Блажена после крутого поворота с тихой соседней Вышеградской улицы дышала полной грудью ветерком с холмов, когда всем существом впитывала фруктовый запах Цветущей акации, она знала, что уже через секунду их машина ворвется под своды первой кирпичной башни и та обдаст ее подвальным холодком и сразу напомнит о восемнадцатом столетии… Крепостные крутые стены, бойницы в толстой каменной кладке, пули, зарывшиеся в кирпичах… «У пушки он стоял…» [7]
7
Слова популярной шуточной песни.
И Блажена, как всегда, говорит отцу:
— Знаешь, папка, сегодня было бы достаточно одной бомбы, и от всего этого ничего бы не осталось.
Отец, сидя за рулем, не поворачивается к ней. Блажа видит лишь его профиль, но знает, что он ее внимательно слушает, хотя и не забывает при этом прислушиваться к писку и реву гудков машин, догоняющих и перегоняющих их, к шуму шин и работе мотора. И, как всегда, он отвечает вполголоса:
— Ну и фантазия у тебя! Эх ты, дитя двадцатого века!
Могучее строение Вышеградской башни сменяется другой башней, намного меньше, но зато с богатой отделкой, а потом еще одной…
Огромная каменная птица склонилась с ее крыши, и Блажена каждый раз оглядывается на башню, зачарованная ее линиями в стиле барокко и печальными потрескавшимися стенами, утратившими свою мощь, величие и — что хуже всего — свое назначение, лишь кое-какие следы былой красы проглядывают в них, словно в изборожденном морщинами лице старой красавицы.
Все эти три башни — история минувших поколений.
История — Orbis pictus [8] .
А когда они ехали из Праги на север, разве удивительное, прекрасное место у слияния Лабы и Влтавы у Мельника — как она просила остановиться там хоть на минутку! — не было кусочком географии, возвышенным и незабываемым?
Возможно, в огромном мире есть и более ошеломляющие виды, и места с более дикой природой, но это место у виноградных холмов Мельника было для Блажены своего рода единственным волшебством. Там она чувствовала себя в самом сердце своей страны, слышала его биение и ощущала огромную радость своего родства с ней.
8
Мир в картинках (лат.).