Роддом, или Жизнь женщины. Кадры 38–47
Шрифт:
Неизвестно, за каким чёртом их занесло в Россию. Да ещё когда жена практически на сносях. Мало того – Красная площадь и музеи не вызывали их пристального интереса. Так, обежали, на фоне Василия Блаженного сфотографировались, Минина и Пожарского запечатлели, на Лобное место глянули – и в поля. Натурально – в поля. Взяли у каких-то своих московских корешей машину – и двинули по российским просторам. Далеко, правда, не отъехали. Через сто километров от МКАД стемнело. И решили великие бритты мотель разыскать. А как его в ста километрах от столицы сыщешь? Кругом мрак. Указатели неоном не светятся. Exit’ов [22] через каждые сто метров не видать. Вообще ничего не видать! Буквально: ни зги. Вроде как где-то тут должно быть место великой бэттл между французами, русскими и фашистами – так им, по крайней мере, московские друзья говорили. Хотя это очевидная чушь и всем великобританцам известно, что всех и всегда побеждают именно англичане. И Гитлера. И Наполеона. И даже в войне за независимость североамериканских штатов победила британская корона! Начитанные, в целом, были иностранные ребята. И любопытные. И небезразличные. И очень им стало небезразлично, где же в этой непроглядной темени заночевать. С трассы съехали – как навигатор посоветовал – на Borodino. А тут вместо обещанного англоязычным путеводителем заповедника, получившего Международную премию ЮНЕСКО имени
22
Съезд с федеральной трассы в населённый пункт (англ.).
Бритты, не желающие покориться внезапным русским обстоятельствам, вышли из машины и при сполохах зажигалки стали тарабанить по металлической ограде. Минут через пятнадцать к ним вышел человек явно не славянской наружности. Впрочем, к таким наружностям англосаксы и на родных просторах привыкшие. Человек говорил на кривом русском. Ребята и прямого-то не понимали, хотя правильной русской речи нынче в Англии – как арий в исполнении Хворостовского. И ещё смуглый человек, похожий на привычного лондонцам пакистанца, говорил на вполне расхожем в Capital of Great Britain фарси. Которого молодые упёртые бритиши тоже не понимали напрочь. В знак сопротивления происходящим прямо по месту их непосредственного жительства мировым интеграционным процессам! Но кое-как, на языке жестов, поминая их собственного кролика-писателя [23] (у ребят и самого обыкновенного кролика отродясь не было!), подмосковный таджикский Хуан объяснил молодым людям, что здание есть. Но оно fondohranilishe [24] . Но в этом нежном и любящем [25] hranilishe спать можно только ему. Потому что он тут guard. То есть, они догадались, что мусульманин тут, в загадочном комплексе зданий на широких российских просторах, – охранник. А он как-то дотумкал, в свою очередь, что нервически лопочущим людям, периодически медленно, чётко и громко произносящим «моу-тель», – хочется поспать и помыться. Наверное, потому, что белый парень усиленно прикладывал сложенные ладони к уху, свирепо жмурил глаза и нарочито храпел. Ну или потому, что слово motel – уже давно международнее любых отношений. И в свете чахлого фонаря гастарбайтер нарисовал им в придорожной пыли «схему проезда» к чему-то, где есть домик с дымной трубой, люди-огуречики, и всё такое. Хуан даже достал потёртый мобильный телефон, набрал номер и что-то туда прогалдел на своём. И опять же жестами показал, что всё будет хорошо. И пальцем ткнул, куда ехать.
23
Your bunny wrote (англ.) – ваш кролик написал (более развёрнутая фонетическая расшифровка нынче запрещена законодательно, имеющий русский слух догадается).
24
В Бородине действительно есть фондохранилище. Здание фондохранилища в четыре раза больше самого Бородинского музея, но что там хранится и что вообще в здании происходит – автору, проживающему на Бородинском поле, выяснить за два года существования фондохранилища так и не удалось.
25
Fond (англ.) – любящий, нежный.
Англичане проехали мост. Вот уже и памятник с орлом, достаточно живописно изображённый таджиком на схеме слева по ходу движения, они уже проехали. И вроде по указанному метражу должен быть поворот к домику с трубой и людям-огуречикам. На схеме в пыли это всё было отчётливо обозначено. Но в реальной бородинской ночи никакого поворота не было. Справа – деревья. Слева – поле. Ребята притормозили. Посмотрели друга на друга. И пригорюнились. И, наверное, даже хотели позвонить московским товарищам. Да, это было унизительно! Да – это означало признать своё поражение. Тем унизительнее было это поражение, что о нём предупреждали. Но тут из поля слева к по-британски бестолково припаркованной японской машине русских друзей выскочил близнец Хуана на лихом коне. И крикнул парочке: «Follow me!»
Возможно, близнец Хуана не был его близнецом – но ночью в Подмосковье все таджики одинаково смуглы. И, скорее всего, он им крикнул вовсе не «Следуйте за мной!», а «Ваш кролик написал: сюда!». Но они были бы рады уже и князю тьмы, лишь бы не опозориться перед русскими друзьями, которые предупреждали! В общем и целом более всего товарищ на коняшке именно не к ночи будь помянутого персонажа и напоминал, но в русской пустыне ночью с радостью поддашься любому искушению и ожившего тевтонского рыцаря прямо в рог поцелуешь.
Навстречу к нашим незамысловатым британцам выбежала простая русская женщина в telogrejka, которая ежесекундно поминала русского God’a. «O, gospodie!» (это они хорошо выучили от mother-in-low своего московского товарища) – размахивала она руками. И много чего ещё непонятного. Простой британский парень опять начал изображать пантомиму про поспать и помыться. Но русская женщина в telogrejka только заполошно охала и ахала и даже начала как-то немного приседать. Спешившийся Хуан печально посмотрел на всё происходящее, достал потёртый мобильный телефон, набрал номер, что-то кому-то сказал – и протянул трубку иноземному пареньку. Трубка на вполне терпимом британском наречии рассказала ему, что он может занять домик номер десять – «прямо от дома, где стоите, двадцать шагов, у третьего большого чёрно-белого дерева» (трубка никак не могла вспомнить, как по-английски «берёза» [26] ). В общем, трубка дала пошаговую подробную инструкцию по цене на домик, по «помыться» (выяснилось, что есть баня, в которой почему-то нет душа), по restroom (который на улице). И что попали англичане вовсе не в motel, а в stable. И в стоимость домика входит и двухчасовая прогулка по полям на лошадках. По желанию. Но, конечно, не сейчас, ночью. А завтра утром. Или днём. Как господа хорошие изволят.
26
Разумеется, в английском языке есть слово «берёза» (birch), потому как в англоговорящих странах есть такое дерево. У русских нет эксклюзивных прав на берёзу.
Возжелала лошадок именно беременная англичанка. Прям в ладоши захлопала! Сперва она, конечно, изволила баню. Чтобы уж совсем а-ля рюс. И вот с ночи баня. С утра – пусть и шагом, но все два часа британцы оттопали по полю в седле. И только было, откушавши явств, щедро предоставленных женщиной в telogrejka, собрались проехаться по многочисленным окрестным Cloisters (московские товарищи говорили, что Lugetzkij Monastir на девяносто четыре года старше Америки!) [27] и в Museum – как тут и началось! Схватки! Под упоминание британской бере… пардон, уже роженицей – God’а, а женщиной в telogrejka – «О, gospodie!».
27
Не континента, конечно же! А его обнаружения европейцами. Лужецкий монастырь действительно основан раньше (1398), чем Колумб наткнулся на Индию (1492), оказавшуюся вовсе не Индией.
Поехали-понеслись бритиши на японском автомобиле московских друзей – со свистом, с плясками и прочей паникой, прихватив англоговорящую девицу из телефонной трубки, материализовавшуюся поутру во плоти, – в местную больничку, в небольшой российский городок. Бывший некогда западным форпостом Московского княжества и золотым городом России. Ну так, «некогда» – это когда было-то! А то – сейчас. Сейчас местная больничка не потрясала воображение. Ничем. И уж в особенности – антуражем. Английская дева, ничего прежде не боявшаяся всю беременность, при первых родовых схватках вдруг утратила всю хвалёную британскую выдержку и стала вопить громко и неразборчиво. Чем ещё больше напугала молодого врача приёмного покоя. Трясущимися руками он выполнил внутреннее акушерское исследование. К его радости, наружный зев шейки матки пропускал всего лишь кончик пальца! Роды первые. И он, путая всплывающие английские конструкции фасона «How are you?» с исконно русскими словами-связками, стал уговаривать иноязыкого парня везти супругу до Москвы, где купола золотые и рахмановские кровати обиты салатным, розовым и голубым полипропиленом. И санитарки владеют языком Шекспира. Тут уездному лекарю пришла на подмогу и начинающая английская роженица. Очевидно, придавленная торжественной винтажностью того помещения, где её осматривал доктор. Предварительно очень вежливо попросив ногами особо не размахивать, потому что от кресла держатели отваливаются. Кушетка, на которую она присела, – шаталась. Тётка, равнодушно измерившая её здоровенным ржавым циркулем, смотрела сквозь неё взглядом буддийского монаха, как бы не видя. Только если в исполнении буддийских монахов это вызывало священный трепет, что было понятно – пацаны-то видят такое, что простым смертным недоступно, то тётка в мятом и не слишком белом халате поверх свитера и юбки с точно таким же взглядом – трепета не вызывала. Может статься, что и очень зря. Скорее всего, и буддийские монахи, и эта русская медработница видят одно и то же. Просто у последней Public Relation похуже. Но сейчас английской девчонке захотелось кого-то тёплого и живого. Пусть он даже и не всё знает о вселенной. Кому нужна вся эта сакральная вселенская муть именно сейчас!
– One moment, please! – сдавленно выдавил из себя вчерашний интерн, ныне лекарь запустевающей ЦРБ [28] , и стал куда-то звонить. Как поняла девчонка-студентка ветеринарной академии, подрабатывающая на конюшне и присутствовавшая при всей этой комедии переводчиком (прискорбно, но у врача был слишком уж скудный набор лексики, никак не желавший складываться в осмысленные сентенции), в московский родильный дом, где он буквально вчера проходил интернатуру.
28
ЦРБ – центральная районная больница.
Туда парочку и отправили. Уже без переводчика. И приняли британскую дамочку в обсервационный родильный зал. Потому что никаких обследований и карт она с собой не прихватила. Два молодых бравых идиота планировали ещё недельку-другую потусоваться в Москве и её окрестностях и затем отправиться рожать домой, в Лондон, по месту, так сказать, прописки. Ну или в самолёте. Наверное…
Заведующая обсервационным отделением Оксана Анатольевна Поцелуева – высшую категорию с неё сняли с формулировкой «за халатное отношение», но заведовать можно и с первой – распорядилась препроводить парочку иностранных голубков в семейный люкс. Чтобы не спровоцировать, упаси геополитика, какие-нибудь санкции Евросоюза за непочтительное отношение к гражданам Великобритании. И вызвала вести роды Маргошу. Которая уже немного поднаторела в английском языке. И у неё уже побывал колорадский фермер, и она уже разок к нему слетала. И тот – снова к ней… Так что короткие указания, окрики и междометия вроде Crikey! [29] и Blimey! [30] были ей отлично известны и отменно воспроизводимы фонетически. И англичанам чуждыми не казались – поколение Гарри Поттера. Знают, как изъясняется Хагрид. Но в основном, конечно, Маргарита Андреевна была звана за отменные акушерские руки. И со строгим указанием: никакого предлагаемого вознаграждения не брать! И уж тем более – не требовать! Санкции! Да не ЕС. А сперва – заведующей. Затем – начмеда с главврачом! И только потом, в последнюю очередь, – ЕС!
29
Боже мой! (англ.).
30
Чтоб мне провалиться! Иди ты! (англ.).
– Да иди ты, Оксана! – рявкнула Марго. – Я тебе что, дура конченая?!
– Дура не дура, а рефлекс может сработать. Так что смотри мне!
Маргарита Андреевна в лучших традициях суперквалифицированных акушерок пробурчала себе под нос что-то на манер «вырастили на свою голову!», хотя она была не намного старше Оксаны. И её – в смысле акушерского ремесла – не она растила. Ну да это общий видовой признак высококлассных повитух.
Ровно через двенадцать часов в семейном родильном зале московского роддома появился на свет здоровый голосистый гражданин Великобритании. Гражданка. Лиз. Елизавета. А какого вы ещё от них имени ожидали?