Родичи

Липскеров Дмитрий Михайлович

Никифора Боткина загрузили, а врач «скорой» поинтересовался:

– Куда его, бессознанного?

– В Боткинскую, – пожал плечами Иван Семенович.

Рванули на огромных скоростях к Москве и скоро были дома.

– Спокойного утра, товарищ генерал! – попрощался сопровождающий полковник и мягко закрыл дверь.

Маша включила свет и тихо охнула.

Квартира была абсолютно пуста. Даже стула не было… Зато на полу гостиной, на листе газеты, обнаружилось несколько пачек с долларами, а на верхней было написано от руки: «Потратьте

на обстановку». Рядом лежал мобильный телефон.

– Доброе утро, Машенька.

Полковник обнял жену и предложил позавтракать. Она вопросительно обвела взглядом квартиру.

– В «Арагви», – уточнил генерал.

Далее они завтракали под неустанным оком охраны, а потом посетили ЦПКиО, где долго стояли под колесом обозрения и делали то, что обычно люди в их возрасте наблюдают по телевизору, – они целовались…

Полковнику Штыкову, возглавляющему охрану новоиспеченного генерала, эти нежности не понравились. Густо сплюнув, он позвонил из машины и поинтересовался, как идет закупка мебели для квартиры Бойко. Ему ответили, что все нормально, кухня в квартиру уже установлена, и спросили, плазму покупать или обыкновенный.

– Чего?.. – не понял Штыков.

– Телевизор какой?

– Обыкновенный, – уточнил начальник охраны и снова сплюнул, на сей раз себе на ботинок…

В понедельник генерал-майор был на приеме у министра МВД. Они разговаривали как люди штатские, безо всяких обиняков.

– Знаете, сколько стоят ваши колеса?

Иван Семенович развел руками.

– Больше пятидесяти миллионов.

Министр был мужчиной крепким, спортивного телосложения, человеком русским, но со сросшимися бровями, а также с проплешинами в прическе. Он посмотрел на Бойко внимательными, уставшими глазами, думая, спросит ли визави: «Миллионов чего?» А он скажет утомленно и буднично: «Долларов, конечно».

Но Иван Семенович и без подсказки министра знал, что в долларах, а еще он знал, что цену генерал занизил, а потому позволил себе вопрос:

– А где сейчас колеса?

– В надежном месте. – Министр был краток. – Итак, что у нас по делу?

– Мало чего, – ответил Иван Семенович. – Дело чрезвычайно странное…

– В чем странность?

– До сих пор непонятно, откуда взялись эти вагоны…

Министр кивнул головой: мол, продолжайте.

– Вагон и локомотив абсолютно новые, первый раз в рейсе.

– Что здесь странного? – Министр почесал заросшую волосками переносицу.

– А то, что мы проверили вагоностроительный завод. Там никогда не производили этих вагонов, а также локомотива.

– А вы что хотели, чтобы они легально их строили?

– Какая разница, легально или нелегально. Вероятно, смысл был в том, чтобы переправить палладий в Москву, – Иван Семенович сделал паузу. – Лучше даже, если бы это были легальные вагоны, меньше подозрений.

– Арестовали руководство вагоностроительного?

– Так точно.

– Говорят что-нибудь?

– Говорят,

что понятия не имеют про вагоны! Невозможно на заводе утаить левый заказ.

– Пытали?

– Что? – Иван Семенович едва не поперхнулся.

– Специальные средства воздействия применяли?

– Никак нет!

– Примените! – Министр вновь почесался. – Что насчет машиниста и его помощника?

– Жены говорят, что, как обычно, мужья ушли в рейс… Требуют, чтобы отдали тела для захоронения.

– Потерпят! Кто еще был в поезде?

– Проводница Розалия Семенович и студент медицинского института Михайлов А. А. Студенческий билет нашли.

– Что значит «А.А.»?

– Расшифровать инициалы не представляется возможным. Такой студент ни в одном из медицинских не значится.

– Что говорит?

– Все, кто находился в составе, погибли. В том числе и студент Михайлов.

– Жаль, – посетовал министр и попытался вырвать из переносицы волосок.

– Дело в том… – Иван Семенович поерзал в кресле. – Дело в том, что тело так называемого студента Михайлова исчезло из морга.

– Как исчезло?

– Также исчез и патологоанатом Ахметзянов.

– Тоже мертвый?

– Живой.

– Что же получается? – Министр покрепче ухватился за волосок, тот скрипнул и выдернулся. – Получается, что он труп упер?

– Может быть.

– В розыск объявили маньяка?

– В местный.

– Объявляйте в федеральный, – приказал министр, затем встал, одернул китель и, не дожидаясь ответа, отдал честь, тем показав, что прием закончен.

Честь Иван Семенович в ответ отдать не мог по причине аппарата Илизарова, а потому вытянулся и кивнул головой…

Никифор Боткин очнулся на третий день пребывания в Москве в отдельной палате, с цветами на тумбочке и телевизором. В вену капал физиологический раствор или еще что, а вокруг была такая тишина, что хирург подумал, будто вовсе не приходил еще в сознание, а пребывает в глубинах подсознания, о котором некогда поведал Зигмунд Фрейд.

В городе Бологое ни в одной больнице таких палат не было, уж об этом Никифор знал наверняка.

Тем не менее, находясь в глубинах своего подсознания, Никифор ощущал сильную головную боль, плохое зрение правым глазом, но вместе с тем необыкновенную тягу к жизни со всеми ее коллизиями и радостями.

Тело Никифора встрепенулось, а подсознание устремилось оплодотворить сознание.

Пыхнуло из форточки морозцем, Никифор Боткин окончательно вошел в себя и несколько испугался чужих заоконных запахов… Он попытался приподняться, но в голову словно чугуна залили, а потому Никифор лишь жалобно застонал.

На его стон явилась медсестра, та, с которой он делил диванчик в ординаторской, которая вытянула из него сексуальную энергию, на время опустошив душу от гениальности. Увидев искус во плоти, хирург Боткин застонал еще жалобнее и запекшимися губами произнес: