Родичи
Шрифт:
«Эка что! – обалдел Ягердышка. – Челюсть Бала, съеденного Кола». И вдруг чукчу осенило: вовсе не Кола любила Укля, а брата его – Бала!!! Дела-а-а!.. Почти до самого утра он размышлял о том, какая сложная штука жизнь, вот ведь какие в ней разности неожиданные происходят, а на думку все просто – ешь, спи да сквозь меха стреляй!..
Но объективности ради надо коротко сказать, что, хоть и раздвигал меха Укли Ягердышка регулярно, зачать эскимоска не могла, и не от разности веры, а по причине того, над чем смеялись в призывной комиссии. «Что в сапогах, то и в портках»! Недоразумение
А через некоторое время Ягердышка проснулся ночью от того, что кто-то по морде его треснул. От неожиданности и боли чукча вскочил на ноги, напряг зрение, всматриваясь в чернь ночи, но никто в ней не проявился, не метнулся бандитской тенью, лишь Укля крепко спала у противоположной стены чума. «Показалось, что ли», – подумал Ягердышка, но, ощупав физиономию и обнаружив на ней болезненное место, тихо вскрикнул, быстро лег и перестал думать обо всем. Так дети защищаются, когда не могут объяснить происходящего. Когда им страшно, они просто перестают думать.
Ягердышка заснул. А на следующей заре, когда выполз из чума справить нужду, встретил старика Бердана, жующего то ли смолу, то ли Spearmint. Хотя откуда у него столько богатства!
Поглядев на замысловатые рисунки желтой струйкой по белому снегу, затем на физиономию Ягердышки, старик гадливо заулыбался.
– Говорил тебе, вернется Кола!
– Какой Кола! – от неожиданности чукча плеснул себе на ноги. – Ты что говоришь! Расстреляли твоего Кола и в землю закопали! В неизвестном направлении!
– Хы-хы! – хмыкнул Бердан. – Расстреляли, эка невидаль! А светофор у тебя откудова под глазом?
Ягердышка схватился за лицо и вспомнил события прошедшей ночи.
– Так я, это… Об Уклино плечо вдарился!
Старый Бердан мелко засмеялся, потрясывая трехволосой бороденкой.
– Да ты до плеча ее не достанешь! – трясся словно в лихорадке Бердан. – Вернулся Кола! И тебя сожрет!
– А ну! – Ягердышка замахнулся на Бердана и велел ему уходить на бранном языке, о чем впоследствии сожалел, так как уважал старость от воспитания, да и ругаться матерно не приемлел…
Эскимосское поселение занималось тем, что взрослые мужчины били всякую живность, уходя на недельный промысел, женщины заготавливали продукт впрок, шили одежду, а детей в стойбище случилось мало, да и само поселение было небольшим. Чумов шесть-семь.
Ягердышка охотиться с эскимосами не ходил. Соорудил себе удочку, а так как отец его был каячных дел мастером, то сын, перенявший семейное искусство, запросто построил каяк с веслом и, плавая неподалеку от стойбища, ловил рыбу. У него это здорово получалось. Зачастую, когда эскимосы возвращались с промысла, то рассаживались для отдыха по берегу и смотрели на каяк Ягердышки, в который молодой чукча ловко вытягивал из океана рыбину за рыбиной. Если особенно большая попадалась,
Возвращаясь с очередным уловом, Ягердышка был подкараулен стариком Берданом, который, вопреки обыкновению, гнусно не щерился, а, наоборот, заискивающе улыбался. Оказалось, что старый эскимос рыбки захотел, мол, желудок и зубы неймут жирного тюленьего мяса, а рыбка была бы в самый раз.
– Нутро болит, так и жарит вечерами!..
В обмен старик предложил кусок жевательной смолы и хорошее отношение.
– А на кой мне твоя смола! – сохранял гордость Ягердышка. – Подумаешь, смола, а тут рыба, вещь куда ценнее! Вялить можно, варить, собак в стужу кормить!
– А хорошее отношение, однако?! – не унимался Бердан.
– А Spearmint?
Старик потупил седую голову и развел руками.
– Нету более Spearmint, – сказал жалобно. – Могу от Кола тебя избавить,
– предложил. – Могу про Америку рассказать…
– Про Америку? – заинтриговался Ягердышка.
– Про США, – подтвердил Бердан, уже предвкушая запах жареной скумбрии.
– Про ЮЭСА.
Ягердышка подумал лишь для вида.
– Держи! – и кинул старику самую большую добычу.
Бердан ловко поймал подарок и тут же ретировался, бормоча, что поутру они непременно встретятся и он все без утайки поведает об Америке, о стране, в которой живут богатые эскимосы.
– А чукчи?
– Чукчи-чукчи… Чукчи тоже состоятельные, – услышал Ягердышка напоследок. – Но не такие, как эскимосы.
И опять Ягердышка не спал всю ночь. Все ему мечталось об Америке и грезился золотой каяк. Хотя на кой черт мне золотой каяк, думал чукча, перекрещивая на слово «черт» косую физиономию. И вообще, зачем мне ЮЭСА?.. На этот вопрос Ягердышка не знал ответа, но в душе у него что-то сладко ныло и перетекало елейно от самого слова «Америка», а потому он не мучился сильно, отыскивая ответ, укачивал сладостную маету, словно конфетку сосал не спеша, и под утро заснул.
Впрочем, спать пришлось недолго, так как разбудил его мощный удар в челюсть.
Ягердышка вскочил, принялся размахивать руками и ногами в разные стороны, стараясь достать противника. Но удары ловили утреннюю пустоту, и вскоре чукча вымотался, повалился в постель. Еле отдыхиваясь, чертыхался – впрочем, шепотом.
Чертов Кола! Чертова Укля, наблудившая с Бала!
Со следующим рассветом эскимосы отправились на охоту. В стойбище из мужиков остались лишь Ягердышка, старик Бердан и шаман – мужик не старый, с высшим землемерным образованием, получивший столь важный в сообществе пост по наследству.
Ягердышка, почти нокаутированный ночью, решил отоспаться, но в полог чума поскреблись, а затем появилась голова старика Бердана.
– Однако, вставай! Про США рассказывать стану.
– Сейчас. – Ягердышка широко зевнул, но чуть было не утерял сознания от боли. Потрогал лицо. Скула набрякла взбитой кровью. – Выхожу…
Он выбрался на свет и, стыдливо прикрывая скулу, признался Бердану:
– Кола ночью приходил.
– Не Кола это, – покачал головой эскимос. – Нет, не Кола!
– О Господи! – вскричал чукча. – Тогда кто?