Шрифт:
Грешнов Михаил Николаевич
РОДИЛСЯ МАЛЬЧИК
– Мальчик! Елена Андреевна, родился мальчик!
Детский крик распорол тишину палаты. Елена Андреевна открыла глаза.
– Боже мой!
– Сестра держала навесу сморщенное красное тельце, с поджатыми руками, ногами, сплюснутой головой и отчаянно кричащим раскрытым ртом.
– Боже!..
В школе ее учили не выдавать своих чувств. Особенно если в детях было что-нибудь нестандартное. Сестра помнила это правило, но и в третий раз - пусть мысленно - она повторила: "Боже мой!"
Заметила расширенные глаза роженицы. Хотела убрать, унести ребенка. Но роженица сказала:
– Сестра!..
Ребенок кричал. Это было естественно - первый крик. Но сам крик не был естественным: от него дрожала ложка в стакане, колыхалась марля, брошенная на тумбочку.
– Сестра!
– повторила Елена Андреевна.
Вошел врач, старик в круглых очках. Остановился у порога, прикрыв дверь. Ребенок кричал.
– Спеленайте его, - сказал он сестре.
– Да...
– ответила та коротко.
Елена Андреевна приподнялась на локте.
– Вам нельзя, - сказал врач, укладывая ее в подушки.
– Сергей Петрович...
– сказала Елена Андреевна, косясь на сестру, пеленавшую на столе ребенка.
– Что - Сергей Петрович?
– спросил старик.
Ребенок кричал неустанно, пронзительно.
– Это у меня - третий...
– Елена Андреевна хотела сказать, что ни один из прежних ребят так не кричал.
Сергей Петрович все заметил с порога. Не только крик. Успокаивая роженицу, он украдкой поглядывал на стол, где трудилась сестра. На то он был врач - и уже старик, - чтобы не показывать роженице своего удивления. Сестра тоже взяла себя в руки, перестала призывать бога. Но сестра ничего не могла поделать. Тугую крепкую марлю, которой она пеленала тельце, ребенок продирал ногами, локтями, как промокательную бумагу.
Ему дали имя - Гигант. Елена Андреевна дала, мать. Мальчик встал на ноги на пятый день, когда еще не был зарегистрирован в загсе. А когда пошли регистрировать - попеременно несли мальчишку то мать, то отец, - Елена Андреевна предложила мужу:
– Назовем сына - Гигант.
– Гига...
– пробормотал тот, обдумывая, пойдет или нет.
– Гига, - согласилась Елена Андреевна.
– Сорванец не хуже пушкинского Гвидона, - сказал отец, поглядывая на сына сбоку.
Жена рассмеялась:
– У Пушкина очень хорошо сказано:
Сын на ножки поднялся,
В дно головкой уперся...
Елена Андреевна остановилась - забыла.
Вспомнил отец, Дмитрий Юрьевич:
Вышиб дно и вышел вон.
Так и зарегистрировали родители Гигу: с шутками и с улыбкой.
На шестом месяце, однако, никто из них не смеялся.
– Мама и папа, - объявил Гигант, подросший за это время и носивший обувь тридцать второго размера, - мне нужен велосипед.
Ему купили велосипед. К вечеру машина была ра* вобрана по винтикам - уже изрядно потрепанная, Гига гонял ее целый день. Теперь, сидя над рамой, над колесами, гайками и педалями, Гига что-то раздумывал, менял колеса местами, пробовал подкачивать шины и наконец все с грохотом бросил:
– Плохо!
Проходивший мимо отец спросил:
– Что плохо?
– Плохая машина, - пояснил Гига.
Отец не без улыбки сказал:
– Изобрети новую.
– Изобрету, - буркнул Гига.
Каждый вечер у отца с сыном проходил час собеседования больше Дмитрий Юрьевич уделить мальчишке не мог: страда, и ему, агроному совхоза, работы было невпроворот.
– Что такое дервиш, гиперпространство, бионика? Что значит эксцентриситет, где он бывает?
– спрашивал Гига.
– Кто такие сатрапы? Стомахион?
Отец разъяснял, растолковывал, нередко пасовал - Гига находил слова позаковыристей, - стягивал с полки энциклопедические словари, вместе с сыном они шарили по страницам, читали, а если не находили слова, ругали составителей.
Например, стомахион.
– Гигантская бабочка?
– спрашивал сын.
– То - махаон.
– Сто бабочек?
– Нет.
Рылись в книгах, в журналах, пока отец не вспоминал что-то из далекого детства:
– Игра такая, древняя. Берется квадрат картона, разрезается на ряд треугольничков, потом из них складывают фигурки птиц и зверей.
– Стомахион?
– спрашивал Гига.
– Стомахион...
– Отец думал до боли в голове - как бы не соврать сыну.
– Ладно, запомним, - соглашался Гига.
Переходил к следующему:
– Каким бывает лал - красным или зеленым?
О том, что лал - драгоценный камень, отец знал. Каких бывает цветов - не знал. Слова в энциклопедий не было.
– Подумать только!
– Гига ударял ладонью о стол,
Стол гудел, жильцы нижнего этажа поднимали к потолку головы.
Велосипед Гига усовершенствовал. Принес измятый листок, положил перед отцом:
– Вот.
На листке вкривь и вкось сделан чертеж диковинной велосипедной зубчатки, похожей на дыню.
– Эллиптическая зубчатка, - водил по чертежу пальцем Гига, - позволит быстрее проходить мертвые точки. Ну... когда нога движется параллельно поверхности земли, не дает движению стимула. Эллипс, по моим расчетам, позволит работать энергичнее на двенадцать-пятнадцать процентов.
Отец недоуменно смотрел на чертеж.
– Экономия силы и быстрота движения, - заверил его Гигант.
– Такого не бывает, - сказал отец, имея в виду эллиптическую зубчатку.
– Будет, - заверил сын.
– Не поедет!
– Поедет!
Гига пошел с чертежом в механическую мастерскую. Там его проект высмеяли, а самого выставили за дверь.
В девятимесячном возрасте Гига весил двадцать шесть килограммов, достигал роста десятилетнего мальчика. К этому времени он перечитал учебники за четыре класса и множество из отцовских журналов. Читал он довольно странно: перелистнет - глянет, перелистнет. При этом запоминал все: текст, рисунки, формат страницы, шрифт и знаки препинания все до единого.