Странный Харрис

Михаил Николаевич Грешнов

СТРАННЫЙ ХАРРИС

– Доктор, вы не упрячете меня в сумасшедший дом?
– Пациент сделал движение, чтобы встать, может, бежать из кабинета.

– Минуту, Харрис...

– Дайте слово, что не упрячете.

Доктор Гейм сделал успокоительный жест.

Харрис откинулся в кресле, закрыл глаза, как от яркого света.

Доктор разглядывал его. Большой лоб, уши, тесно прижатые к черепу, вялые, неопределенного рисунка губы; тонкий, с горбинкой, но отнюдь не орлиный нос, подбородок округлый, слабый. Глаза... Они сейчас прикрыты

дряблыми веками, но цвет и глубину их Гейм заметил с первого взгляда. Темные глаза, глубокие - единственное, что оживляло лицо человека, когда он вошел в кабинет. Остальное - овал лица, морщинки в уголках губне составляло в пациенте ничего примечательного. Ни даже имя, Джон Харрис. Все стандартно, затерто, как на тысячах подобных непримечательных лиц. Для психиатра такие люди не представляют загадки.

– У меня галлюцинации, доктор.
– Харрис открыл глаза. Странные галлюцинации!
– Лицо его выражало отчаяние.

– Успокойтесь, - как можно мягче сказал Гейм.
– Расскажите, что вас беспокоит.

– Беспокоит!..
– выкрикнул Харрис.
– Я не человек, некто?!

Это было слишком, и Гейм подумал: такие иногда бывают буйными. Однако долг психиатра обязывал не выдавать своих мыслей, и на лице Гейма не дрогнул ни один мускул. Он молча ждал - ожидание тоже успокаивающе действует на пациентов.

Действовало оно и сейчас, Харрис расслабился и вздохнул. Но заговорить не решался - это было видно по его лицу.

– С чего началось?
– осторожно спросил доктор Гейм

– Мне двадцать шесть лет, - отвечал Харрис, - и все эти годы мне снились необычайные сны. Если это птица - я видел каждое ее перышко, слышал пение. Если груша - чувствовал вес, а проснувшись, ощущал вкус и запах.

Гейм молча слушал.

– Если я во сне дрался с мальчишками, - продолжал Харрис, - я просыпался весь в синяках. Упал с дерева - проснулся с вывихнутой ногой. Что это значило, доктор?

Гейм продолжал слушать.

– Однажды, - Харрис подался к врачу, - во сне я нашел золотую шведскую крону. Я не хотел с ней расстаться, боялся, что ее могут отнять. Зажал в руке как можно крепче. Когда проснулся - крона была в руке...

"Чепуха, - думал доктор, - все это объяснимо: синяки у него оставались от настоящей драки с мальчишками, вывих после падения и, скорее всего, не во сне - наяву. Остальное: кто из ребят не засыпает с грушей или с яблоком чуть ли не во рту? Крону он нашел днем... Излишне возбудим, эмоционален, - ставил диагноз Гейм.
– И пожалуй, у него навязчивая идея".

– Дальше, доктор, - продолжал Харрис.
– Крона удивила меня. Но золото было настоящим, и я истратил крону на сладости.

Ну и что? Гейм позволил себе отвлечься, заглянуть в окно на улицу, заполненную движением. Это только доказывает, что крона была настоящая...

– Вот такая, - услышал он голос Харриса, перевел взгляд на стол.

На синем сукне лежал золотой кружок, величиной с пуговицу.

– Вот она!
– сказал Харрис.

Гейм взглянул в лицо пациента, а когда опять поглядел на стол, золота не было. Гейм готов был поклясться, что за

весь разговор Харрис не сделал движения руками, не поднялся с кресла. Однако кроны на столе не было. Гейм опять поглядел на Харриса и подумал: "Вдобавок еще и фокусник..."

Сразу ему сделалось скучно. Приходят вот и такие... Случайных посетителей Гейм недолюбливал. Доктор мечтал написать книгу о филателии, потихоньку писал ее. Л вот такие приходят и отнимают время... И все же он болен. Гейм глядел на стертое, невыразительное лицо Харриса - лечить его надо. Послушаем все же, далеко ли зашла болезнь.

– Потом я учился, - рассказывал Харрис.
– В Стейтсколледже, в центре штата. Курса не кончил. Отец держал небольшую фабрику, разорился, была семейная драма. На какое-то время сны оставили меня. А сейчас...

– Ваша профессия?
– спросил доктор.

– Банковский служащий.

– Возраст?

– Двадцать шесть лет, я же говорил, доктор.

– Какое сегодня число?

– Шестое апреля.

Харрис приготовился отвечать еще, понимал, что вопросы о постороннем - обычный прием психиатрии, но доктор больше вопросов не задавал.

– Продолжайте, - сказал он.

– Сейчас все вернулось, доктор. Оно и не уходило - зрело и развивалось во мне.

– Что - оно?
– спросил Гейм.

– Видели крону?
– Харрис кивнул на стол.

Гейм промолчал.

– Не верите, доктор?

– Продолжайте...
– Гейм взглянул на заполненный бланк, лежавший перед ним; Джон Филипп Харрис, местный уроженец, из Пенсильвании...

– Не верите?
– В голосе Харриса опять отчаяние.

– Мистер Харрис, - мягче сказал Гейм - надо скрывать свои чувства - профессия...

– Ладно, - Харрис откинулся в кресле.
– В это трудно поверить. В конце концов, крона - пустяк. Я вам еще не все рассказал.

– Рассказывайте...
– нашел выход Гейм и опять посмотрел на анкету.

– Новый этап болезни, - Харрис сцепил пальцы, костяшки хрустнули, - начался около года тому назад... Я живу в меблированных комнатах, доктор, - неожиданно переменил он разговор.
– Я холост и одинок. Отец умер, братьев и сестер у меня не было. Мать ушла от отца, где она, я не знаю. Живу в меблированных комнатах...

Харрис вернулся к первоначальной мысли, а Гейм подумал: обыкновенный сбой, все скачет в голове пациента, нервная система расшатана.

– У меня много свободного времени после работы, по выходным, - заговорил Харрис, - не знаю, куда его девать. И в такие именно часы ко мне приходят галлюцинации.

– Каков характер галлюцинаций?
– спросил Гейм.

– Вещественные галлюцинации, - сказал Харрис.

– Точнее?

– Ну вот...
– Харрис на мгновение задумался.
– Это было под вечер. В феврале. Я стоял у окна, машинально теребил занавеску. В комнатах было тихо: воскресенье, соседи разошлись кто куда. Я теребил занавеску и думал: хотя бы муха проползла по стеклу. И муха проползла, доктор!
– Харрис выпрямился, точно от неожиданности.
– Только, знаете... она была величиной с кулак!