Шрифт:
Михаил Николаевич Грешнов
ОТКРЫТИЕ
– Я не о том, - заметил Сергей.
– Не о числах и доказательствах. Числами можно измерить вес Юпитера и Плутона, расстояние до Полярной звезды. Числа это точность и сухость. За ними количество.
– Не понимаю тебя, - призналась Тамара.
– Чего проще: трижды три - девять. Таблица.
Я предпочел бы девять людей - девять личностей, судеб...
– И что?
– Сущность предмета.
– У предметов есть составные...
– Молекулы, атомы?
– засмеялся Сергей.
– Ты не знаешь, чего
– рассердилась Тамара.
– Знаю!
Сергей отошел от стола. В окна лаборатории врывалось солнце. В сквере за окнами хозяйничала весна: дышала на комья снега - появлялись ручьи, касалась деревьев - вздувались и набухали почки.
– Знаю, - повторил Сергей.
– И не отрицаю точность науки. Но вот настроение - какой мерой его измеришь?
– Скепсис...
– недовольно сказала Тамара.
– И скепсис тоже измерь.
– Ты не в себе, Сережка.
Пожалуй, она права. Сергеи сбросил халат. Кивнул Тамаре, вышел из комнаты.
О чем, собственно, спор, рассуждал ом, идя по коридору. Тамара специалист, математик. Сергей любит ее. Но числа и цифры Сергей не любит. Пусть они хороши, числа, полезны. Все это Сергей сознает, но чисел не любит. Может быть, потому, что у Сергея специальность, далекая от математики? Психология. Даже парапсихология, хотя "пара" вызывает у многих недоумение и усмешку. Тамара нет, не смеется. Но Тамара и психологию хотела бы переложить на язык математики.
В вестибюле Сергей оделся. Сошел по ступенькам и подозвал такси.
– В музей Скрябина, - сказал шоферу, усаживаясь с ним рядом.
В доме-музее композитора Скрябина Сергей походил по комнатам. Посидел на софе. Ему надо было посидеть на софе. В музее никого не было. Здесь редко появляются посетители. И хорошо, что редко, думал Сергей. Ему надо посидеть одному. Старушка-смотрительница не в счет. Она хорошо знает Сергея. Сергей здесь не впервые. Но Сергей для нее не вполне понятен. Другие придут, осмотрят рояль, портреты, вещи прошлого века и уйдут. Навсегда. Этот высокий долговязый человек приходит в музей часто. Ничего не смотрит. Вернее, уже осмотрел все. Сядет на софу и сидит час, другой. Молчит. Даже прикроет глаза. Может быть, у него несча стье? Может, он болен?
Однажды он обратился к смотрительнице с вопросом: - Что вы чувствуете?
Старушка с недоумением подняла на него глаза.
– Здесь, в этом доме?
– уточнил долговязый.
– Чувствую музыку, - ответила смотрительница. Ответ, кажется, удовлетворил посетителя.
Зато он заставил смотрительницу задуматься. Правильно ли она ответила чувствую? Музыку слушают, создают. Но чувствовать... Это ведь не тепло и не холод.
185Однако смотрительница чувствовала ее и пришла к выводу, что ответила человеку правильно.
Сергей тоже был удовлетворен ответом смотрительницы.
Вот и сейчас он сидит. Нет, он не дремлет, хотя глаза его закрыты. Не думает хотя бы о споре с Тамарой. Сергей слушает.
Ни шум машин за окном, ни звон капели по козырьку подоконника не мешают ему. Он слушает внутренним слухом.
Началось это давно и определило судьбу Сергея.
У него большая родня: дед по матери,
Почему, например, в Михайловском живешь пушкинскими стихами? Вовсе не потому, что с детства знаешь "У лукоморья", "Зимнее утро". Стихи приходят сами, наплывом, прочитанные давно или услышанные случайно, но никогда не перечитанные позже. В Колтушах думаешь о высшей нервной деятельности, об опытах Павлова. В Казани, в библиотеке Лобачевского, о пространственной геометрии, хотя она никогда не увлекала тебя. После посещения библиотеки, помнит Сергей, неизвестный ему толстенький человек заговорил вдруг о теории параллельных линий. А потом в автобусе-ехали они вместе - выяснилось, что человек этот колхозный бухгалтер, имеет образование девять классов и курсы, имя "Лобачевского слышал в жизни два, может, три раза.
Почему так бывает? Сергеи как психолог старaется в этих случаях разобраться. Ставит опыты над собой.
В квартире-музее тихо. Небольшой неназойливый свет: за окном погода переменилась, надвинулись облака. Никто не стукнет, не скрипнет подошвой о пол. Смотрительница дремлет в гостиной. Раскрыт рояль, ноты.
Сергей не увлекается музыкой. Не увлекался раньше, в многочисленной родне музыкантов нет. Нельзя сказать, что он не знает музыку. Чайковского, Шостакоолча-по обычным концертам. Скрябина не знал никогда. Его музыку услышал здесь, в квартире-музее.
Михайловское, Колтуши. Потом квартира-музей Скрябина. Вот так: сидеть, полузакрыв глаза, слушать. Слышать.
Больше: когда звучание станет полным, устойчивым, записать.
Первую запись Сергей сделал больше года тому назад. Отнес в консерваторию. Преподаватель Тахов взглянул на запись, сказал:
– Скрябин, "Поэма экстаза".
Прибавил:
– Записано варварски. И зачем?
Сергей внутренне ликовал.
Но он не успокоился на разговоре с Таховым. Познакомился с музыкантами, которых ему порекомендовали друзья.
Музыканты сказали то же:
– "Поэма экстаза".
Сергей продолжал ходить в квартиру-музей. Продолжал слушать, записывать. Когда получалось цельное, показывал своим новым друзьям.
"Прометей", - определил один. Другой сказал: "Поэма огня".
Сергей был обескуражен. Но когда узнал, что "Прометей" и "Поэма огня" одно и то же, понял, что он на верном пути.
Опять ходил и записывал. Опять, наверно, по-варварски. Когда вторично наткнулся на Тахова, тот при виде записи не мог сдержать усмешку. Но тут же выхватил листки из рук Сергея: