Родина крылья дала
Шрифт:
Около часа шла беседа, и ни одного слова о дальнейшей моей службе. Обладая исключительным тактом, Юрий Алексеевич понимал, что я сгораю от желания узнать о предстоящей работе. Словно прочитав мои мысли, он улыбнулся и сказал:
— Вот что, Володя, надеюсь, в отряд космонавтов ты прибыл надолго. Поэтому о служебных делах и проблемах поговорим, когда соберется вся ваша группа. Сейчас же тебе надо устроиться, побеспокоиться о семье, стать на довольствие в летную столовую. Запомни правило — сначала обустрой все свои житейские дела, все до мелочей, тогда служба и работа пойдут нормально.
На этом и закончился наш разговор. Выйдя из кабинета, я некоторое время постоял на крыльце напротив
В музее Звездного городка в мемориальном кабинете Юрия Алексеевича Гагарина на рабочем столе лежит календарь. На одном из его листков есть сделанные карандашом записи. Под номером четыре значится: «Летная подготовка транспортников». К этой строчке я имею самое непосредственное отношение.
В отряде космонавтов я начал летать на самолете МИГ-15. Но мне не хотелось расставаться с полетами на АН-12. Мыслями о необходимости полетов на транспортных самолетах как-то поделился с Юрием Алексеевичем. И вот 26 марта он пригласил меня в кабинет и коротко спросил:
— Какие аргументы в пользу полетов на АН-12?
Я предполагал, что в перспективе космические полеты будут осуществляться на орбитальных станциях. Размерами, количеством приборов и оборудования они должны были чем-то напоминать, по моим понятиям, большие самолеты.
— Полагаю, в управлении орбитальными станциями и большими самолетами что-то общее будет: экипаж, количество эксплуатируемых систем, приборного оборудования, — ответил я.
Юрий Алексеевич задумался. Потом взял карандаш и сделал запись: «Летная подготовка транспортников». Кстати, это касалось не меня одного — Зудов и Сарафанов до прихода в Центр тоже летали на транспортных самолетах.
— Серьезный вопрос. Я его вынесу на обсуждение методического совета, — подвел итог разговора Юрий Алексеевич.
27 марта мне предстояло начать испытания в сурдокамере. Испытание одиночеством, тишиной и отсутствием связи с внешним миром. В этот же день после семилетнего перерыва Ю. А. Гагарин должен был начать самостоятельные полеты. Последнюю проверку его техники пилотирования проводил Владимир Сергеевич Серегин, 27 марта 1968 года они погибли. Не стало Юрия Алексеевича. Гагарин не мог не летать. Он готовился к новым космическим полетам. Он мечтал о полетах и на орбитальных станциях.
К концу мая наша группа в составе 12 человек была в сборе. Задачи на ближайшие два года общекосмической подготовки нам ставил не Юрий Алексеевич, а Павел Иванович Беляев. Он был тогда командиром отряда космонавтов. Умудренный опытом, спокойный и рассудительный, обладающий необыкновенной эрудицией и глубочайшими познаниями в своей профессии, Павел Иванович вводил каждого из нас в суть предстоящей подготовки. Становилось понятно, что на пути к космическим полетам нам нужно будет, образно говоря, свернуть горы, горы научные. Нам предстояло пройти курс специальной медико-биологической, технической, астрофизической, ракетно-технической подготовки, освоить законы небесной механики и т. д.
Нас было двенадцать молодых парней, избравших по велению времени и своему желанию увлекательный, но тернистый путь.
Сейчас, двадцать лет спустя, неожиданно для
Вячеслав Зудов, уже заканчивавший последний этап общекосмической подготовки, на правах старожила и ветерана знакомил меня с особенностями предстоящей работы. Мы оба были рады встрече, рады тому, что снова рядом.
Иногда мы переоценивали силы и возможности. Приведу такой пример.
У меня долго не получалось одно из упражнений: ходьба по натянутому канату. Стоило мне ступить на канат, он начинал вибрировать с огромной частотой. Два-три шага — и я на земле. Вся группа проходит, а я падаю. Советы — советами, а ходить по канату я так и не могу. Тренироваться начинал с восходом солнца, мучился после окончания рабочего дня. Вскоре решил так: не смотреть на провод троса, а идти по нему с поднятой головой. Смотрю на горизонт, а внутренним чувством «вижу» натянутый трос. Одно прохождение, второе… Нога проваливается в пустоту — и сильный стальной тросе начинает снимать кожу с голени. Сначала роса из кровавых капель, а потом… Хирург, видавший виды врач, прооперировавший не одну сотню людей в годы войны, при первом взгляде на мою голень отвел глаза и тяжело вздохнул. Врач отреагировал коротко, но его слова раздались для меня взрывом:
— Ты космонавтом не станешь. Эта работа не по тебе, понял?— сказал он прямо в глаза.
Видимо, пробежавшие по моему лицу тени заставили его добавить:
— Никогда не станешь космонавтом, если на опасных снарядах будешь работать без страховки.
Это был совет, в котором нуждался не только я, но и многие другие горячие натуры. Некоторое время спустя Владимир Ляхов, занимаясь в бассейне по «собственной» программе, неудачно выполнил двойное сальто, прыгая с трехметровой вышки, он ударился лицом о поверхность воды и сильно ушиб глаза. Из бассейна он смог выбраться только с помощью товарищей.
Конечно, это были безрассудные поступки, но нам так хотелось сделать все как можно лучше — вот и возникал «перебор».
Испытаний было много. На центрифуге при десятикратных перегрузках кровь выступала между лопатками. Не сразу врачи отыскали причину, не сразу поняли, что это происходит не из-за слабости капиллярной системы, а от неправильной позы, когда часть спины не соприкасается с ложементом. Темнело в глазах в термокамере, звенело в ушах от оглушительной тишины в сурдокамере, терялось ощущение верха и низа при вращении в трехстепенном роторе. Казалось, что вместе с вращающимся барабаном, на который нанесены черно-белые полосы, вращаются и твои мозги. Зато на парашютные прыжки и полеты мы шли с нескрываемым удовольствием.