Родина (Огни - Разбег - Родной дом)
Шрифт:
— Вот, — многозначительно произнес Василий Петрович, когда зенитчик отошел. — Ты говоришь про корень нашей жизни… Как тут не задумаешься: нашу заводскую территорию еще зенитчики охраняют, а на ней уже работа занялась…
Василий Петрович взял в руки два кирпича и, звонко ударив один о другой, довольно крякнул:
— Эх, хорош, крепок материал!.. Вот чего эти фашистские гады не учли: из какого материала советские люди сделаны, из какого корня растут. Ты на последней политбеседе у Пластунова был, Иван Степаныч?
— Ну как же! Интересно он рассказывал про «четверть века русского восстановления», как в Америке и в Англии некоторые насчет нас планируют.
— Повторяют о нас дурацкие фашистские сказки… Они, видите ли, уж высчитали: мы с тобой, Иван Степаныч, только через двадцать пять лет все восстановим!.. Да за кого они нас считают?
— Интересно, Василий Петрович, какой срок назначили бы все эти, черт их возьми, «сказочники» на восстановление вот этого кузнечного цеха?
— Хо-хо! — прогрохотал Василий Петрович. — Уж, поди, на годочка три-четыре, а то на всех пять желали бы они растянуть твои восстановительные планы!
— Пусть-ка они вот это выкусят! — выразительно складывая вместе свои темные, твердые пальцы кузнеца, сказал Иван Степанович. — Говорю тебе, Василий Петрович, вот в этом самом цехе… и не только в этой, но и во второй печи в феврале нового, тысяча девятьсот сорок четвертого года будет пылать пламя… Будем калить болванки, и молот будет ковать, а я, Лосев Иван, буду стоять у того молота… и выполнять государственный план! Слыхал?
— Слыхал.
— Веришь?
— Ясно, верю.
Ксения Саввишна Антонова и Ольга Петровна Шанина почти с первого дня знакомства стали вместе ходить в столовую. Заводская столовая помещалась в палатке. Осенний ветер хлопал брезентом, в прорезы окошек и дверей врывался холодный, косой дождь.
— Холодно-то как всюду! — поежилась Ольга Петровна. — За целый день на работе погреться негде.
— А это тебе чем не грелка? — пошутила Ксения Саввишна, кивая на миску с супом, которую она обхватила своими широкими ладонями.
— А ведь правда! — согласилась Ольга Петровна, принимаясь за суп. — Ты как-то все к себе приспособить умеешь…
— Научишься, милая, когда два года в партизанском лесу проживешь, — спокойно сказала Ксения Саввишна.
Хотя она ни одним намеком не обнаруживала стремления кого-либо поучать, Ольга Петровна все время училась у нее неистощимому терпению, стойкости, находчивости в работе и в отношениях с людьми.
— Ты что-то поникла нынче, Ольга Петровна? — спросила Антонова, когда они вышли из столовой.
— Надоело мне без своего угла жить, — сердито вздохнула Шанина. — Хорошие люди Челищевы, а все-таки ведь знаешь, что стесняешь их. Сама Челищева больная, слабая, дочки и муж на работе. Весь дом на няньке, а ей уже за семьдесят. Мне всегда совестно, когда я вижу, что старуха у нас в мезонине прибирается. Нет, нет, я сплю и вижу: выбраться бы нам с Юлькой куда-нибудь в свой уголок! Да ведь куда выберешься, когда кругом пустыня одна?
— Почему пустыня? — спокойно возразила Антонова. — Наоборот, квартир сколько хочешь. Я, например, уже присмотрела один домик…
— Что ты говоришь? Какой домик? — удивилась Шанина.
— Ты слушай внимательно, я дело говорю. Домик этот в центре города, около Театральной площади… еще около него красивая решетка сада сохранилась… Помнишь?
— Помню, да ведь домик-то этот — одна каменная коробка осталась.
— А мы из нее теплое, хорошее жилье сделаем!
— Кто это «мы»?
— Да вот, например, мы с тобой, Ольга Петровна.
— Вот чудачка! Да ведь домик-то двухэтажный… разве мы с тобой, Ксения, его сможем поднять?
— Это вот ты чудачка, — терпеливо улыбнулась Ксения Саввишна. — Мы же с народом вместе будем строить, все сообща — ты для меня, а я для тебя. Читала ведь, как в Сталинграде Александра Черкасова выступила инициатором восстановительных бригад?
— Наверно, ее учили строительному делу, — уже раздумчиво сказала Ольга Петровна.
— Так и мы с тобой постараемся поскорее выучиться. Да и будто уж ты не знаешь, что русскому человеку только бы рукой достать да поднять, а потом уж дело пойдет! А что раз сделал, тем уж и владеть стал. Сначала нам с тобой специалисты покажут, а потом и мы другим будем показывать, — так дело-то и пойдет, и любая развалина в теплое жилье обратится. Наши заводские уже все чаще поговаривают об этих делах. А мы с тобой…
— Да что ты, ей-богу, зарядила: «мы с тобой» да «мы с тобой»! — опять сердито прервала Ольга Петровна. — Как будто сказку мне рассказываешь!.. Мы с тобой, как и все, работаем на восстановление завода… а тут еще жилые дома строить! Время-то откуда мы возьмем?
— Время у нас будет: мы же в разные смены работаем, затем, пока хоть не каждую неделю, воскресенья будут свободны. И сколько мы сделать успеем за белый-то день на жилом строительстве… Подумай-ка, Ольга Петровна! — и Антонова ободряюще посмотрела на Шанину.
Но Ольга Петровна, все еще не веря, отмахнулась:
— Сказки, Ксения, сказки! Это же двужильная работа!
И Ольга Петровна прекратила разговор, не предполагая, что через несколько минут совершенно иначе будет говорить об этом.
В кузнечном цехе был назначен митинг.
Когда Ксения Саввишна и Ольга Петровна вошли в цех, митинг уже начался. Председатель горисполкома, стоя на выступе печи, по-военному четко и кратко рассказывал о плане восстановления города и о том, как «крепко надеются» все руководители города, что самый «большой отряд рабочего класса» Кленовска поможет возрождению родного города.
— Конечно, поможем, — твердо сказала тетя Настя, поднявшись на выступ печи. — А мне, товарищи, радостно еще партизанское обещание выполнить…
— Помню, тетя Настя, все помню! — живо отозвался Соколов и, став с ней рядом, заговорил прочувствованно, с выразительными кивками в сторону тети Насти. — В декабре сорок второго года, когда мы вместе вот с этой боевой женщиной важное задание выполнили, она мне сказала: «Ну, товарищ командир, даю вам обещание: как мы успешно с вами вражеские объекты взрывали, так же ретиво, от всего сердца, я и строить буду!..» Вот теперь, Настасья Васильевна, председатель горисполкома Соколов и пришел за вашим обещанием!