Родина (Огни - Разбег - Родной дом)
Шрифт:
А древнюю Пороховую башню с круглой подковой ее ворот особенно приятно вспоминать Яну Невидле. Очень уютное это место!.. Неподалеку от башни находится старая пивнушка, которую в дни получки посещали рабочие металлургического завода, где Ян проработал десять лет. Оказать правду, не так близко от завода находилась эта пивнушка, но уж очень хороши были там парки — славные чешские сосиски, в любой час горячие, благоухающие, как свадебный букет. Ян, не последний весельчак в дружеской компании, явился учредителем «содружества горячей парки и кружки пива», — и оно процветало!.. Члены содружества были добрые ребята, хорошо пели хором народные песни, любили пошутить, позубоскалить над кружкой пива. Какое пиво там подавали, — настоящее пильзенское пиво, всегда с ледника! Представить себе только! Перед вами бокал холодного, искристого пива с белой шапкой пышнейшей пены, которая обладает чудесным свойством: пиво выпито, а на дне бокала нежно, как пух, еще белеет пена. Напоследок втянешь ее в себя — и доволен. Да и как не быть довольным, когда среди старых друзей выпьешь большой бокал пильзенского пива и плотно закусишь, несравненными чешскими парками? Признаться, Ян Невидла любитель покушать, особенно когда крепко устанешь после работы!
Так и жил он попросту, работал, никого не обманывал, никому не был должен и считал, что живет как порядочный человек. Правда, средний брат его, двадцатидвухлетний Алоизий, и младший, Богумил, тоже рабочие-металлисты, называли старшего брата «благодушным мещанином», который-де ничего не понимает в том, что происходит в общественной жизни.
А там действительно что-то происходило, но Ян Невидла, простой человек, в эти дела не считал нужным вмешиваться: на то и существуют на свете министры, которые и обязаны знать, как надо управлять государством.
В том несчастнейшем для Чехословакии — как впоследствии, задним числом, он понял — тридцать восьмом году в пражских газетах много писали о Гитлере и фашизме. Но Ян Невидла не любил разговоров на эту тему: Гитлер со своими разбойниками-фашистами находился по ту сторону границы, за высокими гребнями Богемских гор и лесов, на границе стояли храбрые чешские солдаты, о которых можно было сказать, что они свое дело знают. Так о чем же было беспокоиться рабочему Яну Невидле, который тоже хорошо знал свое прямое дело и честно выполнял его?.. Да и сказать откровенно, в августе тридцать восьмого года Яна чрезвычайно занимали свои личные и очень важные заботы. За год перед тем он потерял жену, очень горевал о ней и жениться вовсе не собирался. Но его единственное достояние — маленький домик в одном из предместий Праги, садик с десятком яблонь, маленький, «с ладошку», огород и коза — очень вздорное животное! — требовали женской руки. А у него в доме одни мужчины. Братья не противились его решению, и Ян Невидла очень осторожно и придирчиво начал присматривать себе жену. Он не спешил, чтобы не ошибиться. Он не хотел, естественно, после своей первой, доброй и разумной жены привести в дом бог знает кого. В газетах стали писать о Мюнхене, о каких-то «уступках» Гитлеру, но в то время Невидле некогда было об этом думать: будущую супругу он себе наконец присмотрел. Братья Алоизий и Богумил только и говорили о каких-то «опасностях» для Чехословакии, о какой-то «трагедии страны» в связи с тем, что «Чехословакия перестала существовать в границах 1918 года». А в это время Ян был занят важнейшим для человека делом — женитьбой. Избранница все больше ему нравилась, и в конце 1938 года он сделал «предложение руки и сердца». С полной уверенностью нареченные назначили день свадьбы на апрель тридцать девятого года, — к этому времени Невидла надеялся капитально отремонтировать домик, продать козу и, приплатив некоторую сумму, купить корову, а также подновить мебель. Братья же совсем отбились от дому, пропадали на каких-то собраниях, и только однажды Алоизий, хмурый и озабоченный, упрекнул старшего брата: «Происходит мюнхенская трагедия, а ты занимаешься чепухой»! Ян Невидла (о, каким дураком он был тогда!) даже поссорился с братьями. До каких пор они будут гудеть ему в уши об этом проклятом Мюнхене и какой-то еще трагедии! Это его не касается, пусть министры разбираются в этих темных делах!
Но весной тридцать девятого года все вокруг Яна Невидлы (да и многих других подобных ему беспечных и легковерных людей) так высветлело, как вокруг глупой перепелки: прячась в колосьях и питаясь спелыми зернами, она не замечает, что уже идет жатва, что на поле вокруг нее светло и голо и перепелиное гнездо открыто любой собаке. Вот такой глупой перепелкой почувствовал себя Ян Невидла в марте тридцать девятого года. Все вокруг него стало голо и беспощадно-ясно, когда на улицах Златой Праги он увидел гитлеровских солдат. Его домик, подновленный, нарядный, молодая коровка во дворе, предвкушение новой счастливой семейной жизни — все это ровно ничего теперь не стоило, все как бы повисло о воздухе. Его теплое домашнее гнездо было беззащитно перед каждым из этих гитлеровских солдат, которые, не выпуская из рук автомата, как разбойники, топтали его родную чешскую землю. Конечно, ему уже было не до свадьбы.
Сначала два гитлеровских солдата свели со двора его корову. Они сунули ему в руки скомканную квитанцию, в которой было написано, что он, Ян Невидла, якобы «добровольно предоставил» свою корову «для нужд гитлеровской армии». Оскорбленный и разъяренный, как еще никогда с ним за всю жизнь не бывало, Ян побежал разыскивать какого-то начальника-гитлеровца и вгорячах выпалил ему все, что кипело в сердце. После этого, едва Ян Невидла переступил порог своего дома, его схватили и погнали куда-то, как гонят скот.
С того страшного дня его жизнь перестала называться жизнью, как и он сам перестал считаться человеком. Он был только номер такой-то, в зависимости от того, в какой концлагерь попадал. Он увидел всю подноготную фашистской Германии: страшные лагери смерти за тройными рядами колючей проволоки, сотни тысяч живых призраков, узников фашизма, целые войска палачей и карателей, окруженные дикими сворами собак, ужаснее которых не могло быть и в аду. В лагерях он навидался таких кошмаров наяву, что под конец уже отупел и потерял способность удивляться. Как он не сошел с ума, как выжил?.. Дыхание родины, которой лишили его двуногие фашистские звери, все время как бы овевало его: в лагерях, а потом и на заводской каторге, он встретил множество своих соотечественников — чехов, словаков. Собираясь тайком, земляки делились своими мыслями, тоской и горем. Вот когда он понял, что такое Мюнхен, будь он проклят во веки веков! Вот когда Ян Невидла понял своих младших братьев и наконец-то уразумел, что они ушли из дому, чтобы не сдаваться врагу, а бороться с ним.
В феврале сорок третьего года Яна Невидлу и его соотечественников немцы согнали с заводской каторги в казармы, — «все эти славянские свиньи», как им было заявлено, должны стать солдатами гитлеровского «райха». А правда и сюда, как ни прятали ее от солдат, все-таки прорывалась самыми различными путями. Чехи и словаки, одетые в зелено-бурое эрзац-сукно, теперь уже были понимающими людьми!.. Им было известно, что Красная Армия разгромила Гитлера под Сталинградом и что сотни тысяч фашистов навеки остались в приволжских степях, удобрять советскую землю.
Ян Невидла, одетый в немецкую шинель, отправился на фронт, лелея заветный план: уйти к русским.
Очутившись в Кленовске, Ян Невидла скоро узнал, что в лесах действуют партизаны. Долго рассказывать, как он искал случая связаться с ними… Помогли ему — что совсем не так уж странно — сами же немцы. Нет на свете никого жесточе и подлее фашиста, и нет существа, более тупого и узколобого в мыслях, чем он!.. Фашист не может себе представить благородных, бескорыстных чувств в человеке. Славянин в буро-зеленой шинели, который хлебает гороховый суп из полкового котла и курит вонючий пайковый табак, уже кажется фашисту окончательно купленным, как требуха на рынке. Поэтому, когда Ян Невидла однажды напросился в разведку, немецкий полковник даже обрадовался — вся его солдатня боялась леса, как огня — и охотно отпустил Яна в лес. А там, по заранее известным ему приметам, Ян нашел дорогу в партизанский лагерь.
Вот так-то у Яна Невидлы опять началась подлинно человеческая жизнь. На советской земле он боролся за свободу своей страны, участвовал во всех боевых действиях кленовских партизан, был ранен, отлеживался в партизанских землянках — и опять шел бить гитлеровцев. В последнем бою, уже при освобождении Кленовска, Ян Невидла был тяжело ранен, три месяца пролежал в госпитале, — и вот он здесь.
Ян оглядел всех радостно поблескивающими глазами и туг заметил у стола молодого человека с русыми волосами, которые плотно, словно литые, лежали вокруг белого широкого лба. По описаниям тети Насти Ян Невидла узнал в молодом человеке главного инженера, к которому и следовало ему обратиться.
С первых же вопросов Артема чех почувствовал к нему большое уважение и доверие: этот маленький инженер с мальчишески-насмешливым взглядом зеленоватых глаз умел разговаривать так, будто годами работал рядом с Яном Невидлой, знал его способности и даже характер.
— Направим вас, уважаемый мастер, в бригаду Игоря Чувилева, — решил он.
— Чу… ви… лев! Чувилев!.. — и Невидла пошел, взволнованно, как флагом, размахивая листком с подписью главного инженера.