Родина (Огни - Разбег - Родной дом)
Шрифт:
— Товарищи, осторожнее! Крышу, что ли, проломить хотите?
Гром вверху уже стихал, — по лестнице один за другим спускались с крыши комсомольцы. Первым спрыгнул наземь Игорь Чувилев. Увидев Соню, он с улыбкой взял под козырек и отрапортовал:
— Комсомольцы свое слово сдержали, товарищ секретарь.
— Поздравляю, Игорь Чувилев. Поздравляю весь заводской комсомол! — ласково сказала Соня..
— Ну! Мы свое слово выполнили, — начал было Сережа, — а вот проверим, как наши электрики…
— Смотрите — крикнул кто-то.
Под кровлей, где густела мгла, вдруг вспыхнули огни, множество ярких, чистых огней. Некоторое время люди молча смотрели на эти земные, зажженные их руками звезды, на возрожденные заводские огни.
Артем Сбоев, легкий и быстрый, идя рядом с Соколовым, живо рассказывал:
— Вот так же у нас на Урале в первый год войны, случалось, строили: столбы поставят, на столбы крышу, под крышей свет проведут — и пошла музыка! Станки уже работают, а кругом еще стены не до конца выложены. План выполнялся раньше, чем стены встанут.
— Вижу, вы и в Кленовске этот метод применяете, — довольно заметил Соколов.
Маня, схватив Соню за руку, потянула за собой:
— Пробежимся!
Девушки пробежали метров двести по залитому цементом полу, под непривычно сплошной цепью огней.
— Здорово? — спросила Маня, останавливаясь и сияя глазами. — Как замечательно у нас, правда?.. Я всех, всех сейчас ужасно люблю!
— Что с тобой? — лукаво изумилась Соня. — Ты какая-то необыкновенная сегодня!
— А Виталий Банников должен получить двадцать пять носов! — раздался поблизости голос Сережи.
— Каких это носов? — удивилась Соня. — Погоди, Сергей!
— Каких? Обыкновенных двадцать пять щелчков по его глупому носу, — усмехнулся Сережа.
— За что же? — заинтересовались все.
— А вот за то! — загадочно ответил Сережа и, приостановившись, схватил за рукав проходящего мимо Виталия Банникова. — Ну, неприкаянный, где будем с тобой расправу производить — в помещении или на улице?
— Поди ты к черту! — злобно и хрипло прокричал Виталий и вдруг бросился бежать.
— Э-эй! Хвата-ай его! — и Сережа устремился было за Виталием, но Игорь Чувилев резко остановил его:
— Довольно! Бросай свои авантюры… Не в «носах» дело. Всегда ты, Сергей, любишь разные штучки придумывать…
— Что у вас тут происходит с Виталием Банниковым? — недовольно спросила Соня.
— Не с Виталием только, а с целой компанией наших новых подсобников, — объяснил Игорь Чувилев.
Пока все шли по дороге к городу, Игорь Чувилев и три его товарища рассказали, что произошло у них с новыми подсобниками.
Так называли подростков, главным образом мальчишек, призванных на восстановление Кленовского завода. Их набрали отовсюду, одели, обули как смогли, разместили, обучили самому необходимому и поставили на работу. Но работали многие вяло и неохотно, за ними то и дело приходилось досматривать, — такой это оказался «ненадежный народец», как с досадой говорил Василий Петрович. Последние два года они нигде не учились, многие потеряли родителей и, предоставленные самим себе, «промышляли» разными способами, подобно Виталию Банникову, привыкли толкаться на базарах, менять, продавать, бродить с места на место. Привыкнув жить «сами по себе», эта зеленая «вольница» потеряла вкус ко всем занятиям, не связанным с добыванием пищи, курева и дров. Когда после освобождения в Кленовске открылась средняя школа, многие участники «вольницы» оказались столь отставшими, что могли сесть на школьную скамью только с понижением на два, а то и на три класса. Сумевшие преодолеть тяжесть этого разочарования остались в школе, а остальные обратились в «неприкаянных», как выражался Виталий Банников. В бригадах «неприкаянных» он был своего рода вожаком: всегда жаловался то на «несправедливость» с чьей-то стороны, то на «обиду»; то от лица «неприкаянных» предъявлял разного рода требования, без удовлетворения которых «работа явно не пойдет»; то он надоедал всем заявками о «внезапно заболевших» и громко возмущался по поводу того, что «этих сиротинок какие-то черти» не пускают в госпиталь; то он сам по себе или со своей «вольной братвой» поднимал скандал в столовой, крича, что людей «кормят черт знает чем», — и казалось, не было конца его выдумкам и дурным затеям, которыми он даже забавлялся.
Однажды Артем Сбоев, потеряв терпение, просто пригрозил Виталию, что выгонит его со строительства. Виталий приутих, но зато сильнее стал выражать свои настроения, что все разговоры и обещания по выполнению плана восстановления завода, которые он слышал на заводских летучках, были будто «хвастовством». По этому поводу и спорили с ним все чувилевцы.
— Знаете, Соня, он даже поддразнивал нас, чертополох белобрысый! — с негодованием рассказывал Чувилев. — «А вот, говорит, не покроете вы крышу до праздников… А вот не покроете!»
— «И никакого, говорит, плана вы тоже не выполните!» — добавил Сунцов.
— Стал он болтать насчет «хвастовства», — вставил Сережа, — а меня такое зло взяло, что я ему тут же сказал: «Не веришь, что к празднику завод под крышей будет, не веришь? Ну, так вот: если выйдет по-твоему, ты на мне (Сережа показал на свой короткий веснушчатый нос) двадцать пять «носов» отщелкаешь. Ну, а если по-нашему выйдет, я тебе это удовольствие преподнесу. И уж будь спокоен, разделаю тебя в лучшем виде!..» А он, трус, видите, удрал от расправы… Вон бежит, как заяц.
— Еще бы! — усмехнулся Сунцов. — Он еще в школе знал, что ты здорово дерешься!
— Ну что ж, если бы даже Виталий не убежал и Сергей бы ему все эти «носы» отпустил, пользы бы делу не было, — недовольно произнес Чувилев.
— Да, ты прав, Игорь, — раздумчиво сказала Соня, вдруг почувствовав во всем рассказанном скрытый упрек себе: конечно, она, секретарь комсомольской организации завода, должна была присмотреться внимательнее к этой группе неорганизованной молодежи, к этим «неприкаянным», которые уже обратились в помеху общей работе.
Некоторое время все шагали молча, а потом Соня упрекнула Чувилева:
— Что же ты, Игорь, член бюро комсомола, не рассказал мне обо всех этих историях?
— Я не хотел рассказывать об этом… думал, что Виталий выправился, если он внял увещаниям Тамары, — ведь она его на завод привела… Я думал, что надо дать Виталию время освоиться в новой обстановке…
Виталий Банников мелькал среди придорожных развалин. Его белобрысая голова светлела, как растрепанный ветром пучок сухих трав, а в движениях худого, долговязого тела было что-то одичалое. «Так крадутся голодные собаки», — подумала Соня. Виталий был ей противен и непонятен, но против воли она следила за ним.
На некотором отдалении от Виталия Банникова маячили какие-то фигуры. Словно поддразнивая всех идущих по дороге и, как показалось Соне, в первую очередь насмехаясь над ней, секретарем комсомола, банниковские приятели перебегали кучками и поодиночке, перекликались меж собой резкими вороньими голосами и, как по команде, пронзительно свистели в два пальца.
— Эй, чего вы там задираете? — нетерпеливо крикнул Сережа. — Долго вы от людей будете прятаться, как зайцы в лесу?
Свист прекратился. Белобрысая голова Виталия Банникова замелькала уже впереди идущих по дороге. А немного спустя чей-то голос, словно не желая быть узнанным, приглушенно сказал из-за бурого осколка стены: