Родина слонов

Калганов Андрей

— Сми-р-рна!

Притопнув передней правой ногой, слоны встали, как вкопанные.

— Почему они топнули ногой? — спросила Абаль.

— Эти слоны, — напомнил гуру, — служили в персидском войске, а персидские воины всегда так выполняют команду «смирно». Теперь, Умар, ты видишь, что я сдержал обещание — слоны пойдут за тобой. Но ты должен проводить с ними много времени. Ты должен разговаривать с ними, объяснять, что тебе от них нужно. Мудрый военачальник всегда проводит много времени с войском.

— Ай-валяй! — всплеснула руками Абаль. — Раньше мой бедный муж проводил время с кумысом, а теперь будет со слонами.

Десять слонов поедали глазами нового командира...

* * *

Светка поняла! Поняла, куда она попала. Поняла, что выхода, как это всегда и было в ее жизни, нет. Что с того? Надо выживать, приспосабливаться. Она в этом дока — выживать и приспосабливаться. Приспособилась же к секте, приспособится и в восьмом веке у хазар, арабов или черт знает у кого. Главное, чтобы Умар не подкачал. Привел этих проклятых слонов на Хазарщину, а там видно будет. Наверняка беку пригодится слоновий отряд. Без сомнения, пригодится. Значит, обласкает ее новоиспеченного муженька. Значит, и ее, Светкина, жизнь будет не такой уж тягостной. Конечно, на золотые горы рассчитывать нечего. Глупо на них рассчитывать. Но на достойную и спокойную жизнь... Нет, на достойную, это пожалуй, а спокойствием в этих треклятых временах и не пахнет. Может, удастся приблизиться к беку... Тогда... От этих мыслей Светка даже зажмурилась. А что, может, и удастся. Ведь у всех сильных мира сего были наложницы-фаворитки, значит, и у бека должны быть. Или он сразу в гарем забирает? Нет, только не в гарем. Знает она, как в гаремах с наложницами обходятся. Поматросит бек и бросит. А ты потом с животом ходи. И еще хорошо, ежели при себе оставит. Где-то она читала, что у одного восточного владыки было несколько тысяч детей. Вполне возможная ситуация. Одна ночь — один ребенок. Вот и настругал за долгую жизнь. Может, и у бека хазарского то же самое. Тогда, если она забеременеет, какая ему разница. Одним отпрыском больше, одним меньше. Нет, в гареме ей не место. Значит, надо ставить на Умара. Только ставить с умом. Двигать муженька в нужном направлении, да следить, чтобы не тянулся к кумысу, алкаш проклятый. Вот же свинью этот Вишвамитра подложил. Слонов-то Умару придется как раз кумысом поить. Это какое же для муженечка искушение.

Интересно, куда бек слонов погонит, на кого пойдет? Внезапно Светку словно током ударило. Дура, пошлая дура, которая думает только о себе. На славян он пойдет, больше не на кого! С халифатом ему не тягаться, степные племена слонами топтать — чести больно много, на них и конницы довольно. Да и как ты догонишь степняков на слонах-то, хоботастые не кенгуру и не страусы. Представить только — степь да степь кругом, трава по пояс, деревца чахлые — и по раздолью этому слон несется, а от него на всех парах несчастный кочевник на кривоногой лошадке уматывает. Трубит хоботастый, башкой ворочает, глазки кровью налились. А кочевник, поди, уж ни жив ни мертв — страшный мангус за ним гонится. Бред!

Значит, слонов приведет Светка для того, чтобы славян, пращуров своих, топтать. Дура, дура, дура...

А почему дура? Почему? Что ей хорошего сородичи сделали? Ментами травили, на упыря-Кукшу работать заставили. Что она хорошего в жизни видела? Да ничего. Все только и делали всегда, что урвать старались. Жизнь такая уж подлая штука, что каждый сам за себя. Так значит, и она сама за себя. И нечего терзаться. Прав тот, кто сильный. А сильный — бек хазарский. Значит, Светка будет с ним. А что он сделает со славянами — не ее дело. Не она же их топтать слонами будет. Правильно, не она.

Значит, и мучиться нечего.

Глава 6,

в которой происходит многое, а главное — Степан возвращается к жизни

Куяб и Полянские земли. Зима Года Ожидания

Тяжелый дух поселился в Степановой избе. Он клубился по углам, забирался под лавки, прятался в сенях, норовил, впрочем, совершенно безуспешно вырваться наружу через щели в крыше и промеж бревен.

Над очагом пылал котел с отвратительным варевом. Ворон то и дело зачерпывал из котла черпаком с ручкой в виде шеи лебедя и, едва дав остудиться, вливал дымящееся пойло в глотку больного. Дубковскому колдуну помогал Гридя, выучившийся у Ворона вправлять шейные позвонки и оздоравливать поясницу. После каждой «очистительной процедуры» хлопец ломал Степана со знанием дела.

После нескольких часов мучений отрава начала выходить из Степана. Сильно побледнел, а потом и вовсе пропал круг на груди, белки глаз из желтых сперва стали темно-серыми и вскоре приобрели естественный белый цвет, дыхание стало сильным и спокойным, пульс, бывший нитевидным, вернулся к нормальным восьмидесяти ударам в минуту, и, наконец, Степан выплыл в Явь.

— На воздух, — простонал он слабым голосом, показывая в сторону распахнутой настежь двери.

За ней, на порядочном расстоянии от входа в избу, толпились дворовые. Марфуша стояла чуть в сторонке. Все терли глаза, но рыданий слышно не было. Поняв, чем вызвана слезливость, Степан смутился и даже покраснел, чем немало рассмешил Ворона.

— Еще бы хуже воняло, — захохотал тот, — ежели бы на солнышке помер, да не прибрал бы тебя никто.

Белбородко собрал силы и сел на лавке. Перед глазами тут же поплыли разноцветные круги, в висках зашумело.

— Не спеши, — посоветовал Ворон, — отлежись денек-другой, а там и прыгай-бегай.

— Сам здесь лежи, — огрызнулся Степан.

Ворон подошел к столу, разорвал вареного куренка (которого принесла чуть ранее по его просьбе Марфуша) и стал с аппетитом уплетать.

— Так ведь ко всему привыкаешь, — с набитым ртом говорил он, — и к поту, и к крови, и к дерьму... Все привыкают, и ты привыкнешь. Главное, не суетись.

То ли от вони, то ли от слабости Степан вновь потерял сознание. А когда очнулся, изба уже проветрилась.

— Очитком траву зовут, — наклонился над ним Ворон, тыча в лицо засушенным цветком, — растет она по окраинам полей. А Марфуше от меня поклон передай...

— За что это? — насторожился Степан.

— Как — за что?! Я чего тебе про траву-то сказывал — Марфушка твоя показала мне, как бражку делать. Ох, и хорр-оша бражка!

— А скажи-ка, Ворон, — ухмыляясь своим мыслям, проговорил Степан, — сколько ты на котел таких травин бросаешь?

— Ну, штук пять-шесть.

— А что будет, ежели десять раз по шесть бросить?

— Что ты, никак нельзя! — замахал руками Ворон.

— Помрет пациент, что ли?

— Хуже, — прошептал Ворон, — пронесет-то его точно так же и вывернет так же, только вот скособочит при этом — ни одному костоправу не выправить. Так на всю жизнь убогим и останется этот, как ты его назвал... И горб вырастет.

— Горб?!

— Так ведь он же, поц... пац... болезный-то твой, коромыслом изгибаться будет, когда варева такого откушает. Вот горб и появится.

Глаза Степана радостно заблестели:

— Спасибо тебе, Ворон, за добрую весть.

— Чего ж в ней доброго-то?! Аль измыслил чего?

— Есть одна думка, — хитро улыбнулся Степан, — но об этом я пока помолчу.

* * *

Хорошо наезженный тракт резво бежал сквозь заросли. Булыгу одолевала мнительная тоска. Он сидел на возке, укутавшись дерюгой, и с ненавистью вглядывался в нестройные ряды деревьев — не мелькнет ли за стволами враг. То и дело Булыге мерещились дебелые рожи, выглядывающие из-за елок. В такие моменты он бил лошадку кнутом и кричал что-то вроде: «Выноси, дура!» Лошадка с тоской оглядывалась на хозяина, понимающе и грустно кивала (мол, опять ты за свое) и некоторое время, пока хватало сил, бежала чуть шустрей.