Родина слонов
Шрифт:
Противник его, тощий и юркий, почтения у Питируна не вызывал, хоть и был, по всему видно, крепкий как ремень. Однако же непоседливый, суетливый. Кланяясь люду, и то дергался из стороны в сторону. Одним словом, бортник. Чего с них, бортников, и взять-то. Привыкли от пчел кормиться, а с пчелами какой труд, знамо дело, никакого. Пчелы-то сами матку взлелеют, сами мед в соты натаскают, а ты только заговор правильный шепчи, чтобы не покусали, да медок по осени собирай. С пчелами тешиться, это тебе не невод тащить. Не уважал Питирун противника. Даже плюнул под ноги, выражая презрение.
Питирун начал неспешно. Двинулся на Судислава без уловок и мудреных вывертов вроде присядки или медвежьего шага, когда тулово покачивается и тем обманывает противника. Баловство все это. Коли дали боги силушку, так без всяких выкрутасов супротивника одолеешь, ну а коли нет... На нет и суда нет.
— Ну что, сам ляжешь, — проговорил тихо рыбак, — али в помост тебя вдолбить?
— Не все сбывается, что желается, — обронил поговорку бортник.
— Ну держись, пчелиный пастух!
Питирун ударил сплеча, как всегда бил на кулачных сшибках, когда на днепровском ледку встречались молодецкие ватаги. Удар по всем признакам должен был проломить хилую грудь супротивника и на том поставить точку в поединке. Но бортник мотнулся в сторону и лягнул Питируна в коленку.
— Ах ты, чирий гнойный! — взревел рыбак.
Он попытался сграбастать Судислава, но безуспешно. Бортник поднырнул под руку и... ударил по затылку.
— Как это? — не понял Питирун, рухнув на помост. «Победа присуждается Судиславу», — донеслось откуда-то сверху.
И белый свет потух.
— Ой, глядикась, он его ножкой-то! Ой, бабоньки, больно-то, небось!
— Прям поддых.
— Да не, вроде бы ниже, ишь зазвенели...
— Глупой ты, Ивась, человеку горе, а тебе зубоскальство одно.
— А пусть шапку по себе берет!
— Ой, бабоньки, да он же его дураком сделает, вона в лоб как закатал.
— Ух, синячина какой расцвел.
— Так его, Вихраст, бей вражину.
— Не давай спуску!
Противник Вихраста Кузьма ничуть не уступал кузнецу в силе и ловкости, скорее наоборот. Зато уступал в опыте по причине молодых лет и посему попадался во все ловушки хитрого бойца. Едва Вихраст чуть приоткрывался, как гончар лез напролом... А Вихрасту того и надо. Немного отступит да врежет. И бил-то вроде вполсилы, не как молотом по наковальне, а все одно парень уже едва держался.
— Кончай его, Вихраст!
— Вбей в землю!
— Да вы чего, мужики, совсем озверели? Молоденький же совсем.
— А назвался груздем, полезай в кузов!
— Верно, Ильюха, гончара-то, небось, никто не неволил.
— Вот пусть и отвечает!
— Чего отвечать-то, вона уже лежит, чуть дышит.
«Чистым нокаутом победил Вихраст», — огласил воевода.
— Зря он его чистым нокаутом-то!
— Это еще почему?
— Ежели бы по бочкам победил, то разжился бы оными, а так...
— Зато душу отвел...
Бойцы долго ходили кругами, приноравливаясь друг к другу. Никто не хотел лезть напролом. Сперва выведать вражьи повадки, подразнить обманными выпадами, а уж когда станет понятно, чего ждать, тогда и начинать следует.
Вторак двигался неспешно, вразвалочку. Ручищи, привыкшие к плугу, болтались плетьми. Пускай супротивник думает, что Вторак — деревенщина неотесанная, ни на что, окромя как в землице копаться, не годная. Первым забиякой слыл в Раздолье. Знали тамошние мужики, что с ним лучше не связываться. А супротивнику до поры до времени знать про то не следует...
Святогор распластал лапищи, будто порося ловить собрался. Голову вжал в плечи, набычился. Подбородок у плотника был словно рубленый, да и сам он — кряж кряжем. Огнищанин улучил момент и, метнувшись дикой кошкой, треснул плотника по лбу. От такого удара иной телок с копыт повалился бы, а плотнику хоть бы хны. Только отшатнулся да потер ушибленное место. Огнищанин изловчился и ударил пяткой в живот. Сам же и отлетел — плотник даже не пошатнулся. Все так же с распластанными лапами и топтался...
Вторак вознамерился пробить «коронку», размахнулся и — сплеча!.. Супротивник ловко схватил руку и, уперевшись ногой в живот Втораку, кувырнулся через голову. Огнищанин грянулся о помост.
Судьи отсчитывали очки...
Вторак тяжело поднялся и, стараясь сфокусировать зрение и продышаться, шаткой походкой пошел в атаку. Размах. Удар и... Плотник сграбастал его за шею, как-то хитро подсел с поворотом, и огнищанин вновь полетел на доски.
Бой был недолог.
Святогор, не обращая внимания на тычки и «коряги» противника, сграбастал его и, подняв над головой, с силой швырнул. Поверженный с трудом поднялся на четвереньки, пополз... Упрямый мужик! Святогор схватил огнищанина и уже собирался бросить через спину, но тут прозвучало:
— Брейк!
Плотник отпустил огнищанина.
— Победа присуждается Святогору из Дубровки, — возвестил воевода.
Святогор поклонился миру и слез с помоста. На «трибунах» свистели и улюлюкали.
— А чего это за «брейк» такой, бабоньки?
— Да когда с ног брык!
— Чудной говорок-то у воеводы нашего.
— Зато человек хороший.
Подряжаясь на работенку, Булыга знал, на что шел. Весь день придется трудиться не покладая рук: править свернутые челюсти и носы, выдирать обломки зубов, обмазывать целебным снадобьем из бобровой струи разбитые костяшки и сильные ушибы, перевязывать зашибленные головы, прилаживать деревяшки к сломанным рукам и ногам... Кроме того, предстояло осматривать и тех, кто выходил победителем из схваток. По настоянию воеводы, перед каждым боем Булыга должен был удостовериться в боеспособности кулачников.
Все местные знахари пользовали больных «дедовским способом». Насчет того, хорош он или плох, можно было бы поспорить, но то, что на ристанье его никак не применишь, — это уж точно. А Булыга-то пришел издалече, и знахарство, стало быть, его нездешнее. Знает, как быстро кровь затворить, как поломанного да покореженного на ноги поставить. И, что самое ценное, никаких тебе очистительных снадобий. Потому и подрядили Булыгу-то... Похлопотать ему пришлось, не без этого. Кой-кому курочку поднести, кой-кому в пояс поклониться... Но вот же добился своего, не понапрасну старался.