Родина слонов
Шрифт:
— И разъездов не встретили! Не иначе в детинце затворились.
Поняв, что ворота им по доброй воле не откроют, всадники ломиться не стали. Развернули коней и помчались к майдану. На нем завсегда народ толпится, расскажет, что к чему. Вылетели на выгон, пересекающий тот, по которому скакали, повернули коней на полдень [35] и вскоре очутились на площади... Ни души.
— Странно, — проговорил Степан.
— Слышишь?
На майдан выходило семь выгонов. Белбородко подскакал к одному — в конце виднелась толпа, к другому — та же история...
35
Полдень — юг
— Сшибка намечается.
— А я и думаю, толпа, что ли, гудит?! Прорубаться надо, — обнажил меч варяг, — может, и сдюжим. До детинца доберемся, а там поглядим.
— Сдурел? — осадил его Степан. — Мы же только пуще смуту распалим. Они и промеж собой собачиться будут, и на рать поднимутся. Иначе надо.
Вскоре с криками и руганью на площадь вывалили вооруженные колами, вилами, косами и топорами людины. Они были разделены на несколько групп, между собой не смешивающихся. Вихраст возглавлял одну из них. Рядом с ним возвышался утесом Василек, поигрывая увесистым молотом и скаля зубы. Жеребяка, за поясом которого красовался мясницкий нож, по обыкновению играл с подковой, то сгибая, то разгибая ее.
Толпа запрудила всю площадь, лишь в центре оставался «пятачок», на котором крутились Степан с Алатором. Еще немного — и людины кинутся друг на друга. Сметут всадников, как весенний паводок сметает плотину, затопчут...
Толпа распалилась не на шутку.
— Это чего же, чтоб над Ольховскими рудненские верховодили? — ярился мужичок в драном тулупе. — Не бывать тому! Чтоб Дуббыня у меня десятником, да ни в жисть!
— Ты, что ль, Сивка, хайло открыл? Над тобой и вообще баба любая верховодить могет. Радовался бы, что начальника дали, ежли свово ума нет. Тебя, что ли, десятником-то? Да ты, поди, и пальцы-то на руке не сочтешь, а тебе воинов подавай!
— Вас, псы смердящие, — орал Жеребяка, — всех под нож надо. Понаперло, не продохнуть. Ступить негде!
— Ой ли, да вы без нас бы с голодухи передохли! Полюдье-то в Куяб откудова при Истоме стекалось?
— Ишь чего вспомнил! А нам чего с того полюдья? Шиш с маслом, вот чего!
— Да у него ж девку увели грузденские, вот и злится!
Смех и улюлюканье разнеслись над толпой, что валила с полудня, а над той, что с полуночи [36] , взвился свист.
Через короткое время уже нельзя было разобрать, кто с кем состязается в злословье. Толпа гудела, как бушующее море. Степан выхватывал лишь отдельные выкрики.
36
Полночь — север
— Срам ты поросячий, не позорился бы! По Прави бы жил, сам бы от десятки отказался. Ты ж и с десятью коровенками на выпасе не управишься.
— А чего это кметей над нами сотниками поставили?
— Куябцев пришлые-то притесняют!
— Верно, пущай из наших дают!
— Айда, мужики, поучим рудненских.
— Бей Ольховских!
— Поглядим, какого цвета кровушка у них!
— Не посрамим Груздевку!
Казалось, всадников никто не замечал. Мужикам было явно не до них.
— Ополченцы сцепились, — проговорил Алатор, все еще не выпуская рукоять меча, — и посадские ропщут.
— Вижу.
Мужики, пришедшие из ближних и дальних весей, походили на кого угодно, только не на воинов. Степан подумал, что у батьки Махно и то войско было справнее.
Стоял месяц студень, близились Святки. Степан спешился и встал посреди «пятачка». Сложил руки рупором и заорал так, что у самого в ушах заложило:
— Смир-р-р-рна!
Только эту команду и успели освоить ополченцы. Многие инстинктивно вытянулись и заткнулись.
— Никак сам воевода?
— Он!
— Гляди, могем зашибить ненароком.
— Чего приперся-то?
— Али учить нас вздумал?
— Сами с усами!
— Да не, он так — поглядеть.
— А може, зубы ему жмут? Вот и пришел, чтоб проредили.
Опять смех, свист, улюлюканье. В сторону Степана посыпались насмешки и оскорбления. Он набрал побольше воздуха и гаркнул, заглушая толпу:
— Лихо хотите накликать! Истинно говорю, будет вам лихо.
— Чего это, поучим рудненских — и все дела.
— Груздевцам кровь пустим и по домам.
— А тебе, если не уберешься, тож мало не будет.
— Вали их с коней, хлопцы.
К Степану подбежал пьяный вусмерть парубок и попытался стащить его с седла. Белбородко толкнул парня ногой в грудь, и тот с обиженной физиономией сел на пятую точку.
— Не по Прави, люди...
— Еще вякнешь, убью, — буднично сказал Белбородко.
Почувствовав, что это вовсе не угроза, призванная напугать и сбить решимость, а план действий, парень попятился, не вставая, и натолкнулся задом на ноги своих же. Получил пинок и свалился набок.
— Ишь пужливый ты, Сивка, а еще в десятники метишь!
Парень вскочил, но, встретившись взглядом со Степаном, попятился:
— Не по Прави, говорю, на воеводу-то переть... Толпа взорвалась дружным хохотом.
— А ну тихо! — поднял руку Степан.
— Пущай гутарит.
— Може, чего дельного скажет.
Толпа приутихла, но все ж не настолько, чтобы можно было пожалеть глотку.
— Забыли, что за дни наступили? — заорал Степан. — Коляду славить пора, а вы друг друга лупцевать вздумали. Или хотите, чтобы коло [37] не народилось? Свет белый стал не мил? Может, с нежитью сдружиться вздумали? Так она быстро из нор повылазит, коли дедов обычаи позабыли. Враз тьмой мир укутает. Ума вы, что ли, лишились? Конец света захотели? Так, считай, он уж не за горами. И хазар-то не дождемся. Все сгинем, в Пекло отправимся. И детишки, и жены, и отцы-матери ваши. Да кто ж это в канун Коляды смуту-то затевает? Где ж это видано?
37
Коло — здесь солнце-младенец
Повисла мертвая тишина.
— Дни самые ряженым по избам ходить, песни петь да побоища снежные устраивать. А вы... Лихо неминучее кличете. Э-эх!
Растолкав могучими плечами мужиков, из толпы выбрался Жеребяка:
— Чего ж теперь будет-то?
— Да коли опомнитесь, может, и пронесет. А буйствовать продолжите, все и сгинете в нынешний год.
— А чего рудненские над Ольховскими верховодят?
— А груздевцы несогласные под злыдненских идтить.
Опять загудело. Взметнулись кулаки, показались кукиши. Посыпались ругательства и угрозы.