Родина
Шрифт:
— Помню… — слегка потупилась Соня, но тут же подняла на Пластунова благодарный взгляд. — Я помню, как вы тогда сказали, что музыка является одной из чудесных сил души. И я стала опять играть… и потому жить мне стало легче.
Соня подумала немного, тихонько засмеялась и, опять взглянув на Пластунова, просияла улыбкой:
— Я обещаю вам сыграть все, что вы любите! Мне пишут, что рояль удалось сохранить. Я обязательно сыграю для вас!
— Спасибо, спасибо, Соня!
Поезд остановился около разрушенного разъезда, от которого остался только угол кирпичной стены. Неподалеку от разъезда,
— Эх, бедняги! — негромко сказал парторг. — Простите, Соня, я сейчас… — сказал он уже на ходу, быстро надел фуражку, шинель, и не успела Соня даже спросить его, как увидела, что он уже спрыгнул с подножки на землю. — Здравствуйте! Как дела, отцы? — весело и почтительно спросил он. — Разрешите вам помочь, уважаемые!
Худой, как жердь, старик только было открыл рот и удивленно поперхнулся: из вагона, как мячик, выпрыгнул Артем Сбоев.
— Дмитрий Никитич! Как же это без нас-то? — укоризненно крикнул молодой человек, подбегая и шумно дыша. — Вы здесь, а мы что же, смотреть будем?
Худой старик, поведя измученными глазами на Артема Сбоева, спросил Пластунова:
— Родственник твой?
— Да, пожалуй, так и есть! — засмеялся Пластунов. — Нас тут, таких родственников, много! Вот они, смотрите!
К ним уже бежала целая толпа молодежи, все в черных форменных фуражках с буквами «РУ».
Иван Степанович Лосев спросил у кочегара, возившегося у паровоза:
— Пока мы тут помогать будем, ты, товарищ, без нас не уедешь?
Кочегар сверкнул белыми зубами и успокоил:
— Не бойтесь, папаша, опять будем воинский пережидать…
Когда Соня Челищева, Юля и Ольга Петровна спустились вниз, работа у ямы уже развернулась на полный ход.
Игорь Чувилев, Анатолий Сунцов и другие юноши рыли канавки, куда с глухим журчанием выливалась пропахшая гнилью вода. Несколько человек собирали в кучу кирпичи, разбросанные на пепелище, бревна, железный лом. Иван Степанович, Пластунов, Артем и еще несколько мужчин из эшелона разравнивали землю вокруг воронки и расширяли ее дно, образуя земляные стены. Кочегары принесли с паровоза несколько лопат. Сильные руки начали взметывать вверх тяжелые комья сырой, черной земли. В яме уже обозначались стены и углы. Срезая лопатой мокрый пласт земли и с довольным видом оглядывая дружную работу многих рук, Пластунов говорил старикам и женщинам, которые, как дети, открыв рот, смотрели на него:
— Вот, друзья, фундамент, как говорится, мы для вас заложили. Вы правильно наметили сделать из этой ямы землянку, пока дома себе построите. Вон тем кирпичом, что для вас собрали, устелите дно… Окна сделайте вот с этой, с солнечной стороны. Но прежде обсушите эту яму, обязательно обсушите.
— Костры разожгите на дне и по углам, — добавил полковник Соколов, на лице которого было написано сожаление, что он не может принять участие в общем труде.
Здоровой рукой он указывал, какие бревна лучше взять для потолочного настила, где сложить печку.
Работая, Соня посматривала на лица бездомных стариков и женщин, на толкающихся
«Они как будто начали воскресать!» — думала Соня.
Она вспомнила, что за последнее время, пока они ехали по разоренной земле, Пластунов так часто выскакивал на остановках и по разным поводам помогал людям, что даже невозможно было сосчитать.
«А за ним и все наши как в атаку идут!» — думала Соня.
Через несколько минут пронесся воинский поезд, заливисто звеня поющими голосами и звуками гармони и грохоча на стыках, как сказочно-многоликая, безудержно стремящаяся вперед, неутомимая и грозная сила.
Как повелось за дорогу, все замахали воинскому поезду, закричали «ура».
— Ур-ра-а! — гремело в ответ.
А еще немного спустя за кромкой леса послышалось все приближающееся тяжелое громыхание.
— Военный товарный идет! — закричал худенький, похожий на подростка Игорь Семенов: он работал рядом со своим дружком Игорем Чувилевым.
— Танки на фронт везут, танки-и! — опять раздался громкий голос Игоря-севастопольца.
Он вскочил на бугорок свеженасыпанной земли, высоко поднял вверх свою матросскую бескозырку и замахал ею навстречу красной звезде, ярко рдеющей на высоком стальном панцыре паровоза. Пока длиннейший состав замедлял ход, третий дружок Игоря Чувилева, проворный и гибкий Сережа Возчий, успел высмотреть несколько товарных платформ, на бортах которых было написано мелом: «Лесогорск».
— Ребята-а! — мальчишеским тенорком залился Сережа. — Наши, лесогорские танки… Лесогорские-е-е!..
— Вот они, во-от! — восторженно кричал Игорь Семенов, указывая на боевые, защитного цвета машины.
Как чудесные, могучие существа, готовые в любой час ожить и рвануться вперед, танки стояли на открытых платформах, подняв к небу хоботы пушек.
— Может быть, это даже те самые танки, которые мы делали в Лесогорске, — раздумчиво сказал Игорь Чувилев; вместе со всеми он уже шагал к своему вагону.
— Сонечка! Ольга Петровна! Юля! — говорил Сунцов, кивая густоволосой каштановой головой в сторону тронувшегося танкового эшелона. — А вдруг это те самые танки, которые ваша бригада на заводе сваривала?
Свешиваясь с площадки вагона, Соня, Ольга Петровна и Юля провожали глазами эшелон.
— Я уверена, что это именно наши танки едут на фронт: по времени как будто так выходит, — сказала Соня.
Ее лицо выражало раздумье, которое было понятно всем: мимо них в густом лязге и громе металла будто уносилась вперед уже отжитая, недавняя полоса жизни. Новой еще не было, но она уже шла им навстречу, дыша в лицо невыветрившейся гарью пожарищ и обдавая тревожной волной стремительного движения вперед, на запад.
Когда поезд тронулся, Пластунов, кивая и махая рукой на прощание старикам и женщинам, окруженным ребятишками, начал рассказывать Соне:
— Вот эти четверо взрослых, куча ребятишек да развалины — все, что осталось от богатого колхоза «Красный сеятель». И знаете, что они обещали на прощание: «Построим сызнова нашу колхозную жизнь!..» Вот она, русская сила!..
Пластунов достал из кармана трубку и стал набивать ее, пальцы его слегка дрожали.
— Вы устали, Дмитрий Никитич, — заботливо сказала Соня. — Садитесь, отдохните немножко.