Родина
Шрифт:
«Да, вот потому ни от чего не увернешься, — оч-чень многое зависит от каждого из нас!» — думал Чувилев, прислушиваясь к голосам, которые доносились снизу.
— Девочки-и! — звонко кричала Юля Шанина. — С бетоном не зевайте-е!
— Иде-т! — отвечал ей тонкий голосок Тамары Банниковой.
Тамара Банникова еще что-то прокричала в ответ Юле, потом прозвенела легким смехом. Чувилев вспомнил, что еще совсем недавно Тамара говорила комариным голоском, и лицо у нее всегда было серое, будто с перепугу, и все валилось из рук, — а теперь, смотри-ка, привыкла к людям, все заметнее стала успевать в работе, осмелела и заметно повеселела. Однажды Чувилев увидел, что у Тамары удивительно симпатичное личико. Ему уже было приятно встречаться с нею, и Тамаре, как безошибочно чувствовал он, тоже было приятно говорить с ним. Сначала она благодарно жалась ко всем, как собачонка с перебитыми ногами. Потом, поняв, кто именно всего больше для нее сделал, она скоро привыкла чувствовать прежде всего волю Игоря Чувилева. А он, видя, что Тамара безраздельно доверяет ему, понял, что теперь обязан помогать ей. До этого он держался с ней подчеркнуто-серьезно («Девчонка, шут ее знает!»), а потом все чаще разговаривал с ней и старался выполнять ее несложные просьбы.
Голосок Тамары послышался опять ближе, почти совсем под чувилевским участком крыши. Игорь знал, что она сейчас с бригадой Сони Челищевой заливает бетоном гнезда для станков, прибытия которых с Урала ждали со дня на день.
Чувилев вколотил в железо последний гвоздь и с довольным видом сказал своему тезке:
— А смотри-ка, Игорь, железо-то мы с тобой уже все извели, — нам ведь его должно было хватить до обеденного перерыва.
— До обеда мы с тобой еще добрую простыню успеем настлать! — в тон ему ответил Игорь Семенов. — Эй, Сережа, принеси-ка нам еще лист, попроси у Петра Тимофеича.
Через несколько минут Сережа показался на крыше, запыхавшийся, бледный; его фуражка съехала набок, и весь он был словно взъерошенный.
— Игорь, это черт знает что! — крикнул он на бегу срывающимся голосом. — Я видел живого фашиста!..
— Что, что? — и Чувилев от изумления даже уронил молоток. — Где фашист? Что ты мелешь?
— Где?! Да у нас на заводе! — опять прокричал Сережа. — Одет так чудно, лопочет что-то непонятное, ищет кого-то… Черт знает что!..
— Да как это может быть? Гитлеряк бродит по территории! Мы в Севастополе им головы поднять не давали, а тут они… по территории расхаживают! — и Семенов с силой потряс худенькими, еще мальчишескими кулаками.
Он бросил молоток, рассыпал гвозди и хотел было вскочить, но Чувилев удержал его:
— Да погоди ты… Вот тоже горячка! Что это, право! Будто уж ты один за все отвечаешь! По территории у нас часовые ходят, а нам с тобой не резон работу бросать. Подбери гвозди-то…
Два молотка опять звонко и гулко застучали по железу.
Едва раздался гудок на обед, как Игорь Семенов и Сережа вскочили и побежали к лестнице, мимо участка Анатолия, с которым Сережа уже успел поделиться невероятной новостью.
— Смотрите!.. Ой!.. — вскрикнул Игорь Семенов так, будто его ранили. — Вот он!..
По широкому пролету будущего цеха, где по обе стороны заливали бетоном котлованы и гнезда для больших и малых станков, шел высокий худой солдат, неуклюже шаркая грубыми немецкими ботинками. На черноволосой голове его была надета немецкая же буро-зеленая фуражка с помятым козырьком. Широкий русский полушубок, когда-то белый, висел на нем, как на вешалке. Солдат шагал смешно, вразвалку, растерянно размахивая длинными руками и пожимая плечами. Но в кучке молодых рабочих, которые глядели на него нетерпеливо-злыми глазами, никто даже не усмехнулся. Только Сережа Возчий мрачно пробурчал.
— Этакий комик выискался!
— Да что смотреть на него, ребята?!. — и Семенов, быстро сунув два пальца в рот, пронзительно свистнул и рванулся вперед, пылая и дрожа от ярости.
Но Сунцов схватил его за плечи:
— Стой!.. смотри лучше!..
И действительно было на что посмотреть. Навстречу немцу, широко улыбаясь, шла тетя Настя. Из-под сбившегося платка пламенели ее рыжие, разлетающиеся по ветру волосы, крупные белые зубы скалились радушной улыбкой.
— Выздоровел? — кричала она, протягивая руки для крепкого пожатья.
— Да, да! — радостно ответил незнакомец и, раскатившись довольным смехом, крепко сжал в своих ладонях руку тети Насти.
Чувилев, Сунцов, Сережа, Юля, Соня, Тамара и еще довольно большая группа людей в немом изумлении наблюдали эту необычайную картину. Игорь же Семенов, совершенно подавленный странным обращением с немецким солдатом, недоуменно пожимал плечами.
Вдруг все увидели Маню Журавину, которая подбежала к человеку в немецкой фуражке и весело поздоровалась с ним, как со старым знакомым. Солдат радостно ахнул и, низко поклонившись, поцеловал руку Мани.
— О Маженка, Маженка! Добри день!.. Как я рад, как я рад!..
— Поляк он, что ли? — раздались удивленные голоса.
— Нет, я есть чех!
Тетя Настя обратила ко всем доброе и веселое лицо и, кивая на солдата, сказала:
— Вот, рекомендую: наш друг, антифашист, вместе с нашими партизанил. Ян Невидла, чешский товарищ…
— Ческо-словенско республика! — приосанившись, добавил Ян Невидла. — Мастер из Златой Праги!
Тетя Настя слегка дернула Яна Невидлу за рукав и сказала:
— Ян, может быть, поздороваешься с народом?.. Люди во все глаза на тебя смотрят…
Чех смутился и, двинувшись следом за тетей Настей, начал с улыбкой кланяться во все стороны:
— Привет русскому народу… Русскому народу привет…
— А дядя-то, глядите, красивый! — заметила Ольга Петровна, и все согласно кивнули.
Чех действительно был очень недурен: черные кудрявые волосы пышными кустиками топорщились из-под старой, выцветшей фуражки, маленький рот под смолевыми курчавыми усами мягко улыбался, и даже большой нос не портил его подвижного молодого лица.
— А как он сюда попал? — раздались голоса. — Пусть расскажет!
— Про это он расскажет, будьте спокойны, — пообещала тетя Настя. — Да вон, видите, не я одна его знаю!..
Ян Невидла, «мастер из Златой Праги», обнимался теперь с Василием Петровичем. Прижимая Яна к своей широкой груди, Орлов погрохатывал:
— Здорово, друг, здорово… От смерти, значит, ушел?
— Да, да… Василий Петрович! — радостно поддакивал Ян Невидла. — Вот пришел работать, помогать русскому народу… Вот мои рабочие руки… пожалуйста, вот!