Родина
Шрифт:
— Похоже, вояка приехал?
— Ну, как там наши моряки держатся? — мягким тенорком спросил Пластунов.
Его коричневые круглые глаза улыбнулись Семенову, но лицо, желтое, с обтянутыми скулами, словно после тяжелой болезни, было серьезно.
— В каком положении город? Давно ты из Севастополя?
— Положение трудное, но наши отобьются, — уверенно сказал севастополец.
Пока директор читал письмо Ракитного, парторг успел расспросить Семенова, как выглядел Севастополь, когда Игорь месяц назад оставил его. Дмитрий Никитич бывал в Севастополе, отлично знал город, и тем приятнее было Игорю отвечать на его вопросы.
— Вот что, Игорь Семенов, пока помочь тебе не могу, — сказал директор, положив письмо в карман. — Товарищ Ракитный просит, чтобы я тебе передал ключ от его квартиры, но он запамятовал: ключ-то он отдал Тербеневу, моему заместителю. А Тербенева я вчера послал в область, и вернется он через несколько дней. Вот Чувилев устроит тебя пока в общежитии, позаботится о тебе.
— Ну ясное дело, — охотно отозвался Игорь Чувилев и тут же опасливо подумал: «Будет сегодня баталия с этой поганой бабой!»
Почти у самого общежития оба Игоря нагнали двух путешественниц — тетку и племянницу. Позади них, согнувшись под тяжестью узлов и растрепанного чемодана, еле шагал Толя Сунцов. Глаза его устало моргали, лицо побагровело, он обливался потом.
— Тоже, нар-род! — презрительно бросил севастополец. — Всю дорогу эти две гражданки рыда-али и весь белый свет проклинали, будто у них у одних домик да садик немцы разбомбили!.. Люди побольше потеряли, да вот не плачут же!
Почти одновременно все пятеро подошли к крыльцу барака.
— Боже ты мой! — жалобно воскликнула тетя, всплеснув руками. — Вот в этом ящике нам придется жить?.. Юля, куда мы попали?!
— Тетя, не надо!.. — беспомощно взывала Юля.
— Довольно вам трагедии разводить! — вдруг вспылил Семенов. — Барак как барак, стекла в окнах имеются… Мы вон в Севастополе в подвалах жить научились, а то и просто в пещере или под скалой…
— А мне какое дело? Я тут при чем? Живите, как хотите. Вот еще!.. Всякий мальчишка еще учить меня будет! Вот жизнь пришла! — вспылила приезжая гражданка.
— Успокойтесь, товарищи, успокойтесь, — смущенно бормотал Чувилев, услышав в конце коридора знакомые раскаты голоса Олимпиады Маковкиной.
С ней уже вступил в объяснение Сережа, который с группой встреченных им ребят подошел раньше других к «запретной зоне» — двери кладовой.
— Не отопру! Не пущу! Нет у меня никаких запасов! Нет! Я вам не фабрика!! — кричала, как под ножом, Олимпиада.
— А я говорю: откроешь — и откроешь! — вдруг пронзительно выкрикнул Сережа.
— Полундра-а! — усмехнулся Игорь-севастополец и потянул за собой Чувилева.
Олимпиада Маковкина, расставив короткие ноги и вцепившись пятернями в дверные косяки, стояла, широкая, толстая, как тумба, врытая в землю. Чувилев повысил голос:
— Это что за отказы? Общежитие для того и открыто, чтобы все наши ребята здесь жили… Оборудованием оно теперь довольно обеспечено…
— Ну тебя! — взвизгнула Олимпиада и еще злее впилась пальцами в дверные косяки. — Что за напасть такая, всамделе?.. Всякий мальчишка распоряжаться хочет!..
— Ай-яй, красавица! Ай, королевна!.. Ну и голосок благословенный — на конце улицы слыхать!.. Не иначе, думаю, наша Олимпиада с ребятками ласковый разговор ведет! — раздался чей-то насмешливый, покряхтывающий голос.
На пороге появился малорослый старичок в темносинем рабочем халате, поверх которого, как осенний кленовый лист, горела рыжая бороденка, тронутая сединой.
— Дедушка Тимофей! — шумно обрадовался Игорь Чувилев.
— Здорово, ребятки! — засмеялся дедушка Тимофей, пронзая Олимпиаду острым взглядом аквамариновых глазок. — Вот везу на станцию целый грузовик нашей продукции — ящички снарядные. Слышу, Олимпиада Маковкина бушует, кого-то не пущает… так, что ли, королевна?
Кругом засмеялись, посыпались шуточки. Олимпиада сразу присмирела.
Дедушка Тимофей еще несколько секунд озирал растерявшуюся завхозиху, а потом грозно помахал небольшим, но крепким кулаком.
— Ну, что стоишь, словно слепая? Не видишь, как ребята уморились за дорогу? Распахивай дверь в свое царство… ну! Вот и открылась дверь, слава тебе господи! Ребята-товарищи, кто у вас за старшого? Принимай добро!
ГЛАВА ВТОРАЯ
РОДНАЯ ЗЕМЛЯ
В тот день в печи № 1 у Александра Нечпорука шла обычная варка стали. Он сварил ее в этой печи уже не одну тысячу тонн, и весь ход работы — от завалки печи до пробивания летки — был выверен «до последней секунды», как любил прихвастнуть Нечпорук. Но сегодня ему казалось — сталь шла как-то особенно легко, и усталость он почувствовал позже, чем обычно. Завалки, проходили минута в минуту, и кип в печи начинался тоже без промедления, и на доводку металл в его мартене словно даже поторапливался: скорей, скорей бы вырваться на волю!
Шла уже третья плавка. Нечпорук выпил у киоска большую кружку газированной воды и довольно крякнул: вода сегодня тоже как-то особенно приятно пощипывала язык. Бросив придирчивый взгляд на подручных своей бригады, Нечпорук безмолвно одобрил и их:
«Ничего, навострились ребята!»
— Эй, не зевай! На доводку-у-у! — зычно крикнул он, хотя подручные как раз стояли наготове.
И эта последняя за его смену плавка прошла хорошо. Шагая по длинному коридору к душевой, Нечпорук довольно ерошил свои крутые смолевые кудри: а ведь он дотянул до последнего рекорда своего сменщика Сергея Ланских!